История о девочке, о корабле, который она смастерила, и о путешествии, опоясавшем всё Королевство фей

Засыпай скорей, мой фрегат летучий, —Путь неблизкий лежит до Луны.Пусть тебя не пугают тучи,И твои два крыла могучихИз бумаги и строк, говорящих чуть слышно,Ввысь уносят тебя. И мотор унылИ устал не будет и песнею дышит

«засыпай скорей, засыпай, засыпай».Засыпай скорей, мой фрегат летучий, —Мимо звезд твой проложен путь;На твоих двух крылах могучихВместе с солнечным светом жгучимБудет корочка льда. Через крышуСверкнут тебе Марс и Нептун. И пустьМотор также бодро, распевно дышит:

«засыпай скорей, засыпай, засыпай».Засыпай скорей, мой фрегат летучий,Птицей черную ночь рассекайНа двух крыльях таких могучих, —Серебром оперенных и сшитых лучшеНестираемым высью домой стремленьем, —Светел путь твой в лучах огонька,

Где еще слышно мамино пенье:«засыпай скорей, засыпай, засыпай».

Окончив песню, девочка поймала на себе почти не изменившийся взгляд Смерти, (разве что веки ее глаз чуточку стали ближе друг к другу), и запела сначала. Возможно, и ее мама также пела ей по нескольку раз. Хотя Сентябрь помнила, что эту песню мама начала петь совсем недавно: когда отец ушел на фронт. И что совершенно точно, как и она сейчас укачивала Смерть, мама поступала и с ней. Точно так же щекотали брови мамины свисающие каштановые волосы, как и сейчас побуревшие кончики оставшихся волос тычутся в глаза не засыпающей Смерти, которой она поет в самое ухо. Мамин запах вспомнился ей со всей отчетливостью: моторное масло, хоть и пахло специфически, никогда не заглушало аромата благополучия, уверенности и комфорта. Вспомнилось, как она полюбила его и научилась укрываться им с головой, словно одеялом. В очередной раз повторяя строчку про Марс и Нептун, Сентябрь почувствовала, как руки и ноги Смерти наконец перестали дергаться, всё ее тело расслабилось, голова удобно улеглась, а волосы рассыпались по отвердевшему запястью. Девочка запела чуть протяжнее, хотя это стоило немалых сил и огромных мучений ее пересохшим и сморщившимся связкам, — и неожиданно произошло что-то невероятное:

Смерть подросла.

Потом еще. И еще. Ее конечности вытягивались, а тело набирало вес. Совсем скоро она сравнялась размерами с самой Сентябрь, — но при этом ни скатывалась из ее ладоней, продолжавших баюкать ее и боявшихся нарушить ее покой.

«Что же я наделала?! — испуганно подумала девочка, — Если моя Смерть так вымахала, выходит я обречена!?»

Но Смерть вдруг принялась тяжело вздыхать и постанывать, не открывая глаз. Сентябрь увидела в ее открывавшемся рту что-то блестящее и угловатое, и как раз в следующее мгновение Смерть широко зевнула.

«Не трусь!» — сказала себе девочка. — «вспыльчивому ребенку положено быть смелым». Она собрала вместе почерневшие, но еще гибкие и пружинящие пальцы, и аккуратно запустила руку Смерти в рот.

— Нет! — застонала свозь дрёму Смерть, испугав Сентябрь и заставив отдернуть назад руку. — Она все эти годы любила тебя, но ты просто не мог этого заметить и понять!

В следующей своей попытке девочка практически коснулась пальцами загадочной штуки во рту у Смерти.

— Нет! Тогда на перекрестке, пойди направо, а не налево, тебе встретился бы достопочтенный старец и он обучил бы тебя кузнечному делу! — и опять Сентябрь начинать заново.

— Нет! Надо было учить своих сыновей рисовать, а не драться на мечах!

От всех бесплодных попыток Сентябрь бросило в жар. Сильно чесалось дупло в щеке, словно по краям пробивались крохотные молодые листочки. «Хватит пытаться» — сказала девочка себе и глубоко вздохнула. Она поднесла свободную руку к лицу Смерти и погладила ее волосы, думая, не оцарапают ли тонкую кожу пробивавшиеся сквозь пальцы зеленые веточки. Затем с большим трудом согнулась, нависнув над спящей, поцеловала ее в пылающий лоб и в полголоса опять запела колыбельную.

«Засыпай скорей, мой фрегат летучий…» — Одну из граней нащупали пальцы.

«Путь неблизкий лежит до луны…» — Почти как стекло, скользкое и острое.

«Пусть тебя не пугают тучи…» — Сентябрь ухватилась и потащила. Смерть всхлипнула. В ночном лесу птицы сорвались с ветвей.