История одного дня. Повести и рассказы венгерских писателей

— Ну, Мария, скажу я тебе (дворничиха была с бабушкой на «ты»): будь это моя дочь, я бы ее тут же на месте убила! Знаешь, что заявила мне эта драгоценная? Ну нет, за такие слова я бы ремней из ее шкуры нарезала! Знаю, ты порядочная, честная женщина, от тебя не могла она научиться таким мерзостям! Видывала я на своем веку разных людей и наслышалась всякой всячины — мне не надо рассказывать, какова нынешняя молодежь! — но попомни мое слово: добром эта девчонка не кончит!..

И пошла, и пошла болтать. Не было такой грязи, которую бы не вылила она на голову Элфи. Единственно, о чем она не удосужилась сказать, — это о той великой дерзости, смертном грехе, или, иначе говоря, об Элфиных словах: «Завтра же покрашу волосы в синий цвет или в рыжий, вроде вас». Конечно, говорить со старшими таким тоном стыдно, даже если Элфи поступила так в порыве гнева, но разве можно сравнить эти слова с той грязью, которой вот уже полчаса дворничиха поливала девочку? Разве оскорбила она хоть чем-нибудь честь дворничихи или, может быть, произнесла хоть одно из тысячи тех площадных бранных слов, которыми дворничиха осыпала несчастную? Спору нет, младшие должны уважать старших, но ведь кто начал первым? Кто начал издеваться и смеяться над Элфи еще до того, как она подошла к воротам? И, если молодым не положено огрызаться и грубить взрослым, означает ли это, что взрослым дозволено все? Если девочке еще не исполнилось пятнадцати — как, например, Элфи, — то выходит, ее может оскорблять всякий, кому не лень? Но ведь если дворничиха с ее очерствевшим за пятьдесят лет сердцем не может снести грубости какой-то желторотой девчонки, как можно ожидать от этой самой желторотой с ее еще чувствительным к обидам сердцем, что она сможет стерпеть столько отвратительных оскорблений?

И их не смогла стерпеть не только Элфи, а и бабушка. Даже ее старое сердце взбунтовалось. Сначала она слушала, изумленно уставившись на дворничиху через очки, в которых она обыкновенно шила. Она не понимала, что, собственно, случилось, да и не могла бы понять, так как дворничиха кричала и кричала, и говорила о чем угодно, только не о том, из-за чего она, собственно, прибежала сюда. Бабушка догадывалась: не без причины здесь дворничиха! Знает она: остра на язык ее внучка, любит огрызнуться. Но теперь уж некогда было выяснять обстоятельства. Дворничиха настолько надоела ей своей руганью, пересыпанной хвалебными восклицаниями в адрес бабушки — «Знаю я, Мария, ты честная женщина!» — что та в конце концов вышла из терпения и сама как заорет на незваную гостью:

— Ах ты, такая-сякая! Да как ты смеешь поносить мою внучку в моем же собственном доме, глупая рыжая твоя башка?

А поскольку бабушка тоже за словом в карман не полезет, то она мигом выставила дворничиху за дверь, та и опомниться не успела.

Балконы снова заполнились любопытными, злорадствующими, недовольными и возмущенными жильцами.

— Что это? — говорили они. — Вчера из-за черных, сегодня из-за белых волос! Н-да, хороша, видать, эта самая внучка Варади!

Но что делать: не только в пятнадцать лет может человек потерять голову, а и в шестьдесят пять! Бабушка потеряла ее. Вчера, когда слишком уж громко ссорилась с внучкой, а в особенности сегодня, когда навеки разругалась с дворничихой, про которую весь дом знал, что она злая на язык женщина, особа опасная.

Хотела заступиться за Элфи? Ничего себе защита! Выгнала дворничиху, чтоб та не ругалась в ее квартире? Ну, так она будет теперь делать это где только придется!

Ладно, теперь уж все равно ничем беде не поможешь. Тщетно пытался дедушка объяснить бабушке, что она сделала глупость: слово не воробей, вылетит — не поймаешь. Видишь, что значит говорить не подумавши. Бабушка все равно не хотела признать., что совершила ошибку. Элфи — вот кто виновен во всем!

— Сорок лет живу в доме, — повторяла бабушка, — а еще ни с кем не ссорилась. За сорок лет двух дочерей вырастила, и ни с одной не было столько неприятностей, сколько с этим проклятым лягушонком, с этой пигалицей. Только стыд и позор приносит она нашей честной семье! Лучше бы не брала я ее к себе! И какая же я дура, взяла тебя на свою шею!! Когда я только от тебя избавлюсь!

Элфи ни разу еще не слышала таких горьких, оскорбительных слов от бабушки. И разве можно ответить на них как-нибудь иначе, чем:

— Лучше бы мне вообще не родиться! Кому я нужна? Удавили бы меня, когда мне всего два денечка было, раз я вам всем поперек дороги встала…

На другой день, в воскресенье, Элфи начала одеваться, собираясь в школу танцев. Однако бабушка посмотрела на нее таким взглядом, будто пронзить хотела:

— Ты куда это?

Элфи, стоя перед шкафом, как раз собиралась надеть платье, но, застигнутая врасплох бабушкиным вопросом, она замерла на миг, держа руки над головой вместе со своим переливающимся в два цвета платьем. Замерла, но ничего не ответила.