В 1784 году затруднения достигли такого уровня, при котором состоятельные люди империи либо не желали, либо не могли финансировать государство. Впервые правительство обсуждало возможность заимствований за границей. Европейские государства уже давно привыкли покрывать любой дефицит собственного бюджета, занимая деньги у международных ростовщиков или банкирских домов, но турки всегда полагались на то, что они найдут новые способы выжимания своих внутренних источников доходов. У них просто не было институтов, способных гарантировать возврат ссуды, которая могла поступить из нового источника. Вместо этого было предложено отдать от пяти до десяти тысяч человек в качестве залога за сумму, которая будет возвращена по частям. Возможными источниками финансирования считались Франция, Голландия и Испания. Однако наиболее привлекательным вариантом казался Марокко. Незадолго до этого Марокко направил посла в Стамбул, и он в качестве уступки, целью которой было добиться расположения Османской империи, намекнул на возможность оказать финансовую помощь. Благодаря тем, кто считал, что ссуду следует брать только у мусульманской страны, это весьма туманное обещание стало поводом для возникновения мнения, что Марокко в состоянии одолжить туркам деньги.
В тот период дальше дискуссий о возможности взять ссуду за рубежом дело не пошло, но после 1787 года, когда турки снова вступили в войну с Россией, возникла острая необходимость в деньгах. Средства были нужны не только для ведения собственных военных кампаний: доведенные до отчаяния своим финансовым положением, турки пообещали Швеции обильные субсидии, если она нанесет удар по западным рубежам России (позднее заключенный в 1790 году мир между Швецией и Россией освободил шведов от взятых ими обязательств). Понимая, что на Марокко нечего надеяться, правительство обратило свои взоры к Алжиру и Тунису. Была надежда на то, что, называя ссуду «помощью в священной войне», турки сделают своих единоверцев более сговорчивыми, но это был явно не тот случай. Шейх-уль-ислам издал фетву, согласно которой тяжесть кризиса делает законными переговоры с немусульманским государством, и турки обратились к Нидерландам. Однако голландский посол заявил, что для Османской империи будет приличнее получить ссуду у какого-нибудь купца, а не у правительства. Французская революция сорвала попытки вступить в контакт с Нидерландами и с Испанией.
В детстве и ранней юности, то есть еще при жизни отца, Мустафы III, Селим вел сравнительно свободный образ жизни, поэтому, став взрослым, он отличался более гибким складом ума, чем большинство принцев двух предыдущих столетий, которые до своего восхождения на трон не выходили за стены дворца, причем некоторые из них десятилетиями. С восхождением на трон султана Абдул-Хамида этот юный принц лишился своей свободы, но до этого он присутствовал на совещаниях имперского совета, и в тот момент, когда необходимость проведения военной реформы стала всерьез занимать умы османских государственных деятелей, он уже имел представление о состоянии войск своего отца. Несмотря на то что после раскрытия в 1785 году заговора с целью свержения Абдул-Хамида Селим оказался под стражей, ему удалось поддерживать связи с внешним миром, и это помогло ему понять, что перемены неизбежны и что лучше самому их вводить, чем столкнуться с необходимостью уйти в отставку или оказывать этим переменам противодействие. Со времени первой русско-турецкой войны и до своего восхождения на трон он периодически вел переписку с Людовиком XVI, в которой затрагивал вопросы военной реформы. Он не скрывал своего восхищения Францией, считая ее образцовым государством, но обвинял французов в том, что, подтолкнув турок к войне 1768 года, они потом не стали их поддерживать. Едва скрывая свое желание отомстить России, Селим писал, что в своем стремлении вернуть потерянные территории он надеется на помощь Людовика.