История Первой мировой войны

Сцена 5. «Черный день» германской армии — 8 августа

8 августа 1918 года — день, все резче выступающий на горизонте истории. Если какое-либо событие кампании на Западе может считаться решающим, то честь эту надо приписать внезапности, проявившейся в этот день восточнее Амьен, а решающее значение этого события, помимо всего прочего, является лишним доказательством того, что на первом месте в военном искусстве стоит все-таки моральный элемент.

Хотя 8 августа являлось «славной победой» — наиболее блестящей победой, одержанной британской армией в Мировой войне и, что еще значительнее, победой, наиболее экономной — ни тактический, ни видимый стратегический эффект ее не был достаточен, чтобы объяснить все моральное впечатление, произведенное этим ударом на противника. 16 000 пленных, захваченных в первый день, и 21 000 пленных в общей сложности, были хорошей добычей по сравнению с любым из предыдущих британских наступлений — но смотрелись ничтожными по сравнению с громадным количеством войск, развернутых тогда на Западе, и по сравнению с такими выдающимися победами прошлого, как Ворчестер, Бленхейм, Россбах, Аустерлиц или Седан.

Продвижение войск в первый день на 6–8 миль и в целом на 12 миль опять-таки было великолепным достижением по сравнению с нормами, установившимися в 1915–1917 годах — но в марте немцы прошли 38 миль, и все же это не привело к решающим результатам. Изучая эту атаку на карте, мы видим, что наступление 8-21 августа просто «приплюснуло нос» глубокому выступу фронта германцев в районе Аррас — Мондидье — Нуайон и высекло на нем зазубрину.

И все же атака эта свела с ума германское главное командование и в моральном отношении вывела его из равновесия. Она заставила кайзера сказать: «Я вижу, что мы должны подвести итоги. Мы исчерпали почти все наши ресурсы. Война должна быть окончена».

Она и вынудила павшего духом Людендорфа прийти к подобному решению: «Войну придется окончить!»

Сравнивая впечатление, произведенное на Людендорфа эффектным контрударом 18 июля на Марне, с впечатлением, произведенным на него 8 августа, мы видим разительный контраст между ними. И в этом контрасте лежит ответ на вопрос, какой же из двух этих контрударов был наиболее решающим. После 18 июля Людендорф совершенно не утратил своих надежд. Видимо, он расценивал полученный отпор недостаточно серьезно, считая это несчастным стечением обстоятельств, и не позже как 2 августа отдал приказ о подготовке четырех новых атак, среди которых был и его так долго лелеемый удар во Фландрии — правда, теперь в несколько уменьшенном масштабе по сравнению с первоначальным замыслом.

Но после 8 августа все эти мечты развеялись как дым. Мы видим полный отказ даже от мысли вернуться к какому-либо наступлению и, что еще значительнее, полное исчезновение какой-либо иной наступательной стратегии. Германское командование просто пассивно сопротивляется ударам неприятеля; этого никак нельзя ни принять, ни выдать за стратегический план. И лишь когда время было упущено, Людендорф выразил намерение заранее эвакуироваться из Франции, рассматривая это как подготовительный шаг к новой кампании уже на границе. Но к этому времени моральное потрясение германского командования передалось и германскому народу.

После войны Людендорф, имея много времени для раздумья, все же написал: «8 августа было черным днем германской армии в истории всей войны». Прилагательное «черным» выбрано особенно удачно, так как, когда из-за неожиданного потрясения теряешь сознание, потемнение в глазах является первым симптомом, предшествующим потере сознания и соответственно параличу всех способностей.

Основной интерес истории 8 августа заключается в том, чтобы проследить, как именно дело дошло до такого потрясения. 12 июля Фош, горевший непреклонным желанием претворить в жизнь столь дорогое его сердцу, но столь долго откладываемое решение перейти в наступление, предложил Хейгу:

«Первое наступление, организуемое на британском фронте, должно быть наступлением, развитым с участка фронта Фестюберт-Ребек, с целью освободить копи Бриэ и овладеть железнодорожным узлом Эстер…»

Пять дней спустя Хейг ответил, что он не видит «выгод в наступлении по ровной и болотистой местности между Ребеком и Фестюбертом». Взамен этого он предложил: