История последних политических переворотов в государстве Великого Могола

Шах-Джахан, ясно видевший намерения Аурангзеба и Мурад-Бахша и понимавший, что нет надежды заставить их повернуть обратно, оказался в крайнем затруднении и не знал, на что решиться. Предвидя большое несчастье, он хотел помешать решительной битве, к которой, как он видел, Дара готовился с большой горячностью. Но что мог он сделать, чтобы помешать? Он еще был слишком слаб после болезни и понимал, что находится всецело в руках Дары, которому, как я говорил, он не очень доверял. Он был вынужден одобрить все, чего тот хотел, передать ему все силы и средства государства и приказать всем военачальникам ему подчиняться. Немедленно все вооружились. Не знаю, видел ли когда-либо Индостан такую прекрасную армию. Считаю, что в ней было не менее ста тысяч конницы и более двадцати тысяч пехоты с восьмьюдесятью пушками, не говоря о невероятном количестве прислуги и базарных торговцев, которые необходимы для снабжения армии как в мирное, так и в военное время и которых историки, по-моему, нередко зачисляют в счет бойцов, когда говорят в своих книгах об этих чудовищных армиях в триста или четыреста тысяч человек. Хотя эта армия была очень хороша и очень подвижна, достаточно сильна, чтобы разбить вдребезги две или три таких, как армия Аурангзеба, у которого всего-навсего было тридцать пять — сорок тысяч человек, еще усталых и утомленных от долгих и трудных переходов в самое жаркое время, с артиллерией, немногочисленной по сравнению с артиллерией Дары, — тем не менее (как это ни странно) почти никто не верил в успех Дары, так как все знали, что большинство важнейших эмиров враждебно настроено по отношению к нему и что все хорошие солдаты, на которых он мог бы положиться, были в армии Сулейман-Шеку. Вот почему самые осторожные и верные из его друзей и сам Шах-Джахан предостерегали его, чтобы он не вступал в бой. Шах-Джахан предлагал ему, что он сам, несмотря на свою слабость, отправится в поход навстречу Аурангзебу, что очень помогло бы делу мира и интересам Шах-Джахана, так как, несомненно, Аурангзеб и Мурад-Бахш никогда не осмелились бы сражаться против собственного отца, а если бы и были способны на это, то им бы плохо пришлось: шансы были слишком неравные, и все главные эмиры были настолько преданы Шах-Джахану, что они, без сомнения, храбро сражались бы, если бы видели его во главе войска. Даже военачальники Аурангзеба и Мурад-Бахша любили и уважали этого государя, так как большинство из них было обязано ему карьерой и вся армия была, так сказать, его детищем. Никто среди них не нашел бы в себе решимости обнажить против него меч.

Кроме того, Даре советовали: если он не хочет последовать их указаниям, то чтобы он по крайней мере не торопился, затягивал военные действия и дал время спешившему к нему Сулейман-Шеку соединиться с ним; это тоже был хороший совет, так как принца все любили, он возвращался победителем, и, как я уже сказал, сколько у Дары было преданных слуг и храбрых солдат, все они находились в его войске. Однако Дара не желал слушать никаких предложений, он помышлял только о том, чтобы скорее дать сражение и лично выступить против Аурангзеба. Может быть, это было бы и неплохо для его чести и для его личной выгоды, если бы он был хозяином своей судьбы и если бы он сумел добиться успешного выполнения своих планов. Вот каков примерно был ход его мыслей; кое-какие из них он не смог скрыть:

Он смотрел на себя как на владыку, который держит в своих руках Шах-Джахана и может распоряжаться им по своему усмотрению; вместе с тем в его власти были все сокровища Шах-Джахана и войска государства; Султан-Шуджу можно было считать наполовину погибшим; другие два брата сами отдали себя в его руки со слабой и утомленной армией. Если он выиграет сражение, они не смогут ускользнуть от него, и он сразу станет неограниченным вершителем всех дел, к чему он так страстно стремился, и никто не посмеет ему противоречить или оспаривать у него царство. Если же выступит Шах-Джахан, все дела уладятся, братья вернутся в свои провинции, Шах-Джахан, который поправлялся, снова возьмется за управление государством, — словом, все вернется к прежнему состоянию; если же он будет поджидать Сулейман-Шеку, Шах-Джахан может замыслить какие-нибудь неблагоприятные для него планы или что-нибудь затеять вместе с Аурангзебом, и если тогда выиграют сражение, то, как бы ни были велики его заслуги, все равно при той репутации, которую приобрел Сулейман-Шеку, всю честь и славу победы припишут последнему. А после этого, возгордившись такой славой и такими удачами и в особенности опираясь на дружбу и благоволение Шах-Джахана и большей части эмиров, мало ли что будет способен предпринять Сулейман-Шеку? Можно ли знать, сохранит ли он хоть некоторую сдержанность, уважение к отцу и куда его приведет его честолюбие?