История проституции трех эпох

Самые утонченные приемы рекламы пускала в ход итальянская grande Puttana, привлекая мужчин еще и духовными качествами, особенно охотно вступая в союз с музами. Классическим примером является уже упомянутая венецианка Вероника Франко. Она, например, пишет одному из ухаживателей, смертельно в нее влюбленному и пытавшемуся с помощью мадригалов проложить дорогу к ее сердцу, чтобы он выбрал лучшее средство, если хочет надеяться в будущем на исполнение своих желаний: «Вы прекрасно знаете, что среди тех, которые сумели покорить мое сердце, я более всего дорожу теми, кто интересуется наукой и свободными искусствами, мне столь близкими и милыми, хотя я только невежественная женщина. С особенным удовольствием беседую я с теми, кто знает, что я могла бы всю жизнь учиться, где и когда только случай представится, и что я все свое время проводила бы в обществе знающих людей, если бы то позволяли мои обстоятельства».

Прекрасная венецианка не единственная куртизанка, дружащая с музами.

Другая такая дама, по имени Империя, также пользовавшаяся большой известностью среди тогдашней жуирующей публики, научилась у Никколо Компаньо, прозванного Страшино, писать итальянские стихи и читала в подлиннике латинских авторов. Третью, Лукрецию, прозванную «Madrenna non vuole», Аретино характеризует следующими словами: «Она похожа, по-моему, на Цицерона, знает всего Петрарку и Боккаччо наизусть, а также множество прекрасных стихов Вергилия, Горация, Овидия и многих других поэтов».

О четвертой, Лукреции Скварчио, говорили, что она способна спорить о чистоте итальянской речи и так далее.

Тот факт, что знатные итальянские куртизанки демонстративно вступали в союз со всеми девятью музами, дал некоторым историкам Ренессанса повод к нелепому заявлению, что grande Puttana являлась самой смелой и потому достойной уважения представительницей Возрождения, и они и прославили ее в этом духе на весь мир. Они видели здесь новый век Лайды[49], той Лайды, которой служил художник Апеллес[50]

. Все эти добродушно-наивные люди приняли за признак глубины и серьезности то, что было только позой, да и могло быть только позой, в чем нетрудно убедиться при некотором размышлении и более внимательном взгляде. Конечно, сама поза была необходима в интересах дела.

Так как видная куртизанка была провозглашена эпохой самым драгоценным предметом роскоши, самым желанным предметом наслаждения, то она по необходимости должна была щеголять всеми теми ценностями, которые повышали тогда значение человека. А этими ценностями прежде всего были искусства и науки. Хотя каждая куртизанка усерднейшим образом позировала в требуемой эпохой роли, зная, что публика хотела, чтобы даже и продажную любовь ей подносили на золотом блюде, все же поведение ее было не более как подделкой, видимостью. Гетера уже не могла стать тем, чем она была в античном мире, так как содержание брака значительно изменилось. В имущих и господствующих классах законная жена уже перестала быть простой производительницей законных наследников, чем она была в Греции, она сама стала предметом роскоши. С того момента, как совершился этот переворот, куртизанка была и оставалась только суррогатом. Оба явления тесно связаны между собой, а сущностью суррогата всегда является поддельность.

В заключение укажем еще на одно далеко, впрочем, не второстепенное доказательство в пользу чрезвычайной роли, которую куртизанка играла в общественной жизни Ренессанса, — на искусство. Оно дает нам не только очень убедительный, но и по своему богатству очень поучительный аргумент в пользу всего сказанного нами. Куртизанка была мотивом, которым тогда занимались все отрасли изобразительного искусства, и притом все с одинаковым усердием. Мы встречаемся с этим мотивом в маленькой интимной гравюре, в написанном в стиле плаката рисунке по дереву, в книжной иллюстрации, наконец, в большой, написанной масляными красками картине. И не только второстепенные художники интересовались этим сюжетом, но и первоклассные мастера.