История Рима. Том 2

Гай Гракх (601—633) [153—121 гг.] мало походил на своего брата, который был старше его девятью годами. Подобно Тиберию, Гай тоже чуждался пошлых развлечений, был высоко образованным человеком и храбрым солдатом. Он с отличием сражался под начальством своего тестя под Нумантией и затем в Сардинии. Но своей талантливостью, твердостью характера и особенно страстностью своей натуры он стоял несравненно выше Тиберия. С необычайной ясностью и уверенностью этот молодой человек справлялся впоследствии со множеством вопросов и дел, возникавших при практическом применении его многочисленных законов, и обнаруживал при этом крупнейшие дарования настоящего государственного деятеля. Страстная непоколебимая преданность, которую питали к нему его ближайшие друзья, свидетельствует о необыкновенной обаятельности этого благородного человека. Пройденная им тяжелая школа страданий, вынужденная скрытность и сдержанность в течение последних 9 лет, закалили его волю и энергию. Он глубоко затаил в душе пылкую ненависть к партии, которая губила отечество и отняла у него брата. Эта пламенная страсть, не уменьшавшаяся с течением времени, а возраставшая, сделала его лучшим из ораторов, когда-либо бывших в Риме. Но не будь ее, мы могли бы причислить Гая Гракха к наиболее выдающимся государственным деятелям всех эпох. От его записанных речей дошли до нас лишь немногие отрывки, но и в них встречаются места потрясающей силы²⁷

. Можно поверить, что кто слышал или даже только читал эти речи, тот не мог противостоять бурному потоку его красноречия. Однако, при всем его ораторском искусстве, им нередко овладевал гнев, и речь его становилась неясной и прерывистой. В этом — верное отражение его политических дел и терзаний. В натуре Гая не было ни одной черты общей с братом, ни капли того несколько сентиментального, крайне близорукого и наивного добродушия, которое надеялось смягчить политических врагов просьбами и слезами. Он решительно вступил на путь революции и мести. «Я тоже, — писала ему мать, — полагаю, что нет ничего более прекрасного и достойного, как отомстить врагу, если только это можно сделать, не подвергая отечество гибели. Но если это невозможно, то пусть наши враги существуют и живут по-прежнему, это в тысячу раз лучше, чем погубить отечество». Корнелия хорошо знала сына — его убеждения были совершенно противоположны. Он хотел отомстить презренному правительству, отомстить во что бы то ни стало ценой своей гибели и даже ценой гибели республики. Предчувствие, что и ему судьба готовит такую же участь, как брату, заставляло его торопиться: подобно смертельно раненому воину он бросался на врага. Чувства матери были благороднее. Но и ее сына, эту пламенно возбудимую, страстную натуру настоящего итальянца, потомство более оплакивало, чем порицало, и оно было право.

Тиберий Гракх предложил народу только одну административную реформу. Но ряд отдельных законопроектов, внесенных Гаем, представлял собой не что иное, как совершенно новый государственный порядок. Первым шагом к этому было уже ранее проведенное нововведение, разрешавшее народному трибуну выставлять свою кандидатуру для вторичного избрания на следующий год. Этот закон давал народному вождю возможность длительно оставаться в должности, охраняющей его личную безопасность. Далее, необходимо было обеспечить ему материальную силу, т. е. тесно связать с вождем столичную толпу с ее интересами, так как опыт достаточно показал, что на крестьян, лишь время от времени являвшихся в город, полагаться нельзя.

Для этого первым делом была введена раздача хлеба столичному населению. Уже раньше хлеб, поступавший в казну из провинций в качестве десятинных сборов, нередко отдавался гражданам за бесценок (I, 792). Гракх распорядился, что впредь каждый гражданин в столице, лично сделавший заявку, будет получать ежемесячно из общественных складов определенное количество хлеба, по-видимому пять модиев по цене 6⅓ асса за модий, что составляло меньше половины низкой средней цены. С этой целью общественные склады были расширены постройкой новых Семпрониевых амбаров. Из этих раздач весьма логично исключалось население, жившее вне столицы; поэтому они неизбежно должны были привлечь в город всю массу граждан-пролетариев. Весь же столичный пролетариат, до сих пор находившийся в сильной зависимости от аристократии, должен был таким образом быть втянут в сферу влияния вождей революционной партии и обеспечить новому главе государства заодно и личную охрану и прочное большинство в комициях.