История России. Московско-литовский период, или Собиратели Руси. Начало XIV — конец XV века

Когда Димитрий Иванович с братом Владимиром и боярами воротился в столицу, то проливал горькие слезы, смотря на московское пепелище. Везде лежали кучи трупов и стояли обгорелые развалины. Он немедленно принялся созывать из лесов разбежавшихся жителей, возобновлять город и очищать его от трупов; причем велел давать по рублю за восемьдесят тел людям, занимавшимся погребением их. Роздано было 300 рублей; следовательно, число погребенных простиралось до 24 тысяч; да, кроме того, много народу сгорело во время пожара или потонуло в реке, куда бросались от страха перед варварами. А если определим число уведенных в неволю москвитян хотя бы в 20 или 25 тысяч, то город Москва и ее окрестности лишились в это нашествие по меньшей мере от 50 до 60 тысяч своего населения.

Конечно, нам легко было бы теперь обвинять Димитрия в том бедствии, осуждать его за нерешительность и оставление Москвы на жертву варварам. Но мы не должны забывать о том, каких усилий и сколько времени требовалось тогда, чтобы собрать и вооружить ополчение в несколько десятков тысяч человек; особенно после куликовских потерь. Нет сомнения, что в народе уверенность в освобождении от ига сменилась на время горьким разочарованием, когда он увидал свежие полчища варваров, разорявших его землю, и это разочарование отразилось в нерешительном образе действия самих вождей. Затем, если мы у самого Димитрия не находим той бодрости, предусмотрительности и воинского пыла, которые он обнаружил в эпоху Вожи и Куликова поля, то имеем основание предполагать, что его здоровье и энергия были надломлены чрезмерным напряжением сил в достопамятный день 8 сентября 1380 года. Принимая в расчет все эти обстоятельства, не можем, однако, освободить его от упрека в недостатке распорядительности и заботливости о своей столице в эпоху Тохтамышева нашествия. Если бы она была вовремя поручена надежным воеводам и не была так предоставлена на волю случая и мятежной толпы, то могла бы продержаться столько времени, сколько было нужно для помощи. Может быть, великий князь слишком понадеялся на присутствие митрополита Киприана для поддержания порядка в столице. Этот ученый серб не мог заменить такого патриотичного пастыря, как св. Алексей, и в минуту бедствия думал только о своей личной безопасности. По крайней мере, известно, что Димитрий гневался на Киприана за то, что он покинул Москву и удалился именно к старому сопернику московского князя, Михаилу Тверскому, который отправил к Тохтамышу посла с дарами и с мольбой не воевать Тверского княжения и получил от хана милостивый ярлык. Вскоре по возвращении Киприана в столицу Димитрий изгнал его из Москвы, и тот снова воротился в Киев. А на Владимирскую или Восточнорусскую митрополию великий князь вызвал из заточения опального Пимена.

После Тохтамышева нашествия московскому князю волею-неволею приходилось снова признавать себя данником Золотой Орды. С одной стороны, надобно было предупредить дальнейшие нашествия, а с другой — к тому же побуждала измена общерусскому делу и соперничество с Москвой больших соседних княжений, то есть Рязанского, Суздальско-Нижегородского и Тверского. Тотчас после нашествия в Орду на поклон к Тохтамышу отправились сын Димитрия Константиновича Семен, брат Борис Городецкий и Михаил Александрович Тверской с сыном. Тверской князь не замедлил воспользоваться бедствием Москвы и возобновил свои домогательства о ярлыке на великое княжение Владимирское. Надобно было помешать его домогательствам. Димитрий, однако, сам не поехал, а отправил в Орду своего старшего сына Василия (1383). Хан остался доволен изъявлением покорности со стороны сильного московского князя и оставил за ним великий владимирский стол; однако молодого Василия удержал при себе, требуя за него 8000 рублей окупа. Если тесть великого князя Димитрий Константинович Нижегородский не спешил лично явиться перед ханом, тому препятствовало его болезненное состояние; в том же 1383 году он скончался. Этот князь омрачил конец своей жизни изменой собственному зятю и раболепием перед татарами. Но судя по местным свидетельствам и преданиям, он пользовался уважением своих нижегородцев. Димитрий Константинович памятен еще в русской истории тем, что при нем монах одного нижегородского монастыря Лаврентий переписал летопись или составил летописный свод (так называемый Лаврентьевский). Сыновья и брат Димитрия Константиновича, бывшие в Орде, немедленно подняли распрю о нижегородском столе, как старшем в их семье. Хан решил спор в пользу дяди, то есть Бориса Константиновича.