История России в современной зарубежной науке, часть 1

С начала XVIII в. считалось, что Россия должна достигнуть культурного спасения, подражая и ассимилируя западную культуру. Идея, которую российское искусство восприняло с Петровского времени, господствовала в течение полутора столетий, совпавших с периодом распространения классицизма в России и в Европе. Только с середины XIX в. XVII век привлекает внимание художников, архитекторов и т.п. Многие из них работали в псевдорусском стиле. Романтизированный стиль XVII в. стал модой. Это ностальгическое восприятие XVII столетия было далеким от того, чем оно было в действительности. И все же, считает автор, это столетие осталось последним оплотом истинной русской культуры.

Хотя первый том Кембриджской истории и характеризовался в западной литературе как «сборник превосходных статей», «авторитетный и надежный», однако в его адрес были сделаны и некоторые критические замечания.

Издержки издания проф. Йельского ун-та Пол Бушкович7

видит в противоречивом изображении одних и тех же событий у авторов статей, что не объясняется в томе. В нем есть противоречащие друг другу оценки характера Российского государства. Островский считает, что в основу государственной структуры Московии легли монгольские учреждения (взгляд, не имеющий широкого распространения) и что система опиралась на согласие элиты со слабым правителем («великим князем Московии»), власть которого была ограничена (225, с. 215). Хелли рассматривает государство как «гипертрофированное» (225, с. 364) с деспотичным правителем, который вслед за византийским дьяконом Агапетусом (VI в.) считал, что он был наместником Бога на земле. По находит, что через эти два столетия правящие верхи проявили жажду власти и что царь был из этой элиты. Позиция По – между Хелли и Островским. Богатырев и Павлов рассматривают сложный баланс власти между царем и советниками, неустойчивость и непоследовательность в их взаимоотношениях. Такое разнообразие мнений требовало бы редакторского объяснения. Читатель не имеет никакого сведения о том, например, что Островский и Хелли представляют крайние формулировки взглядов, которые существуют и в менее обостренной форме. Это относится и к статьям о праве и обществе. Взгляды Хелли трудно согласовать с взглядами Шоу, а Коллманн предлагает концепцию закона и общества иную, чем Хелли. И как примирить утверждение Хелли, что 85% населения были рабами, с заявлением Коллманн, что многие области России не знали крепостничества? То же можно сказать о подсчетах Ходарковского численности нерусского населения в XVII в., когда он не учитывает украинцев и украинских казаков.

Временные рамки второго тома «Кембриджской истории России» охватывают период от царствования Петра Великого до Февральской революции 1917 г. В начале его говорится, что нет более издания, в котором был бы дан такой цельный и «современный анализ российской истории этого периода» (226, с. 3). Редактор Д. Ливен, как свидетельствует зарубежная научная периодика, на первый план вывел темы, которыми историки пренебрегали в последние десятилетия, – история империи, правительства, экономики, военной и внешней политики. Примерно половина из 31 статьи приходится на эти «немодные», но «традиционные основные темы».

Такое решение отражает и то, что Ливен считает основной задачей издания: обеспечить всестороннее изложение российской истории, представляющее собой как бы энциклопедию. Всесторонность – труднодостижимая цель. Например, глава Д. Муна по истории крестьянства и сельского хозяйства в 1689–1917 гг., будучи достаточно информативной, едва ли может рассматриваться как исчерпывающая. Эта книга охватывает многие темы, иногда в ущерб для исследовательской глубины некоторых из них.

В томе семь разделов (цифра в круглых скобках обозначает число глав): Империя (3); Культура, идеи, идентичности (4); Нерусские народы (3); Российское общество, право и экономика (9); Управление (3); Внешняя политика и вооруженные силы (5); Реформа, война и революция (4). Из 30 авторов книги четыре– российские ученые.

По мнению рецензента этого тома С. Морриссей, недостаток хронологического и концептуального подходов означает, что в издании недостаточно освещены некоторые исторические периоды, есть также проблемы с периодизацией. Отдельная глава посвящена Александру II. Л. Захарова (МГУ) со знанием дела рассказывает о его реформах. Однако читатель вполне может задаться вопросом, почему Петр Великий не заслужил такую же главу? Разве не были бы уместны дебаты об историческом значении его правления?8