История розги (Том 2-3)

Из нескольких десятков вполне достоверных случаев я приведу в этой главе два, из которых первый послужил предметом процесса в ассизном (с присяжными заседателями) суде города Ниццы всего несколько лет тому назад, а второй вызвал частное дознание по распоряжению полиции города Тулона тоже всего каких-нибудь три года назад.

Первому случаю было посвящено немало столбцов & газетах не только Ниццы, но и Парижа. Процессом этого богатого и аристократического испанского семейства были долгое время заняты все великосветские салоны Ривьеры.

Я буду пользоваться отчетом об этом процессе, напечатанном в одной из главных газет Ниццы. Жертвой была девица Маргарита или, как ее звали в семье, Мег. Вот показание одного из главных свидетелей обвинения-берейтора:

"Четыре года тому назад я был в Виллафранш в поисках какого-нибудь занятия. Раньше я был жокеем, но потом растолстел и стал негоден для такой службы. В это тяжелое для меня время одно ниццкое агентство предложило мне поступить на должность берейтора у богатого испанского семейства Л...

Я принял предложение и через несколько дней вступил в отправление своих обязанностей. Я сопровождал лошадей и семейство моих хозяев в Болье, где у них была своя вилла.

Семейство состояло из маркиза, маркизы, взрослого сына, неудавшегося спортсмена, но одевавшегося в спортсменский костюм по модным картинкам английских журналов, и дочери-барышни Маргариты.

Ну, господин президент, дочь была такая красотка, что за нее можно было бы отдать всех лошадей мира...

Вначале все шло хорошо. Работы у меня было немного, и я имел возможность уделять немало времени беседам с моим другом жокеем Скоттом, занимавшим в это время место при конюшне графа де С.

Я не знаю, господин президент, давно ли вы были на Ривьере, если недавно, то, вероятно, лучше меня знаете тамошнюю публику, что касается лично до меня, то я скажу откровенно, эта публика внушает мне глубокое чувство отвращения.

Это настоящий музей всевозможных пороков сладострастия, от Тулона до Вентимийи вы встретите положительно все его виды. В особенности отличаются светские барыни, а во главе их стоят американки!"

На этом месте бывший жокей был остановлен президентом, который предложил ему поменьше распространяться - и держаться ближе к делу.

"В этой среде я был своим человеком, - продолжает он свое показание, постоянным и усердным посетителем разных баров, где меня окружали дамы, рассчитывая выведать от меня, какая лошадь должна победить. Нужно быть тренером, чтобы узнать, до каких пределов может доходить человеческая глупость. Но я опять уклоняюсь от дела...

Я был в хороших отношениях со своей хозяйкой - маркизой. Это была жгучая брюнетка лет под сорок, очень здоровая, с наклонностью к полноте, которую самые опытные массажистки не в силах были уменьшить. Она и ее дочь Маргарита, обожавшая лошадей, были довольно часто со мной, чтобы задавать мне массу самых вздорных вопросов.

Я отвечал на них с чрезвычайной почтительностью, во-первых, потому что они были мои хозяйки, а во-вторых, чудные большие глаза барышни производили на меня громадное впечатление...

Не подумайте, господин президент, что я был влюблен в нее... Нет, это была не любовь, а какое-то другое чувство, которое я не в силах объяснить.

Она отличалась от других девушек каким-то особенным, врожденным изяществом; барышня, насколько я заметил, боялась своей матери, но еще больший страх ей внушал отец, который, при всем моем уважении к лицам, платящим мне жалованье, производил на меня довольно жалкое впечатление. По-моему, это был выживший из ума скверный человечек.

И я не раз задавал себе вопрос, как такая мразь, с позволения сказать, могла наводить такой ужас на барышню.

Очень набожный, он всеми в доме командовал с полным спокойствием, а со своей дочерью был до невозможности вежлив.

Несмотря на это, барышня дрожала перед ним, как какой-нибудь рядовой перед лордом Китчинером.

Когда барин самым ровным и спокойным голосом говорил барышне:

- Маргарита, сегодня ровно в три часа вы будете у меня в кабинете, где вас будет ждать ваша мать, слышите?! - от этих слов бедняжка приходила в страшное волнение, вся краснея, молча подбирала свои юбки и с опущенной головкой уходила к себе в комнату.

Я напрасно ломал голову и не мог объяснить, почему такая простая фраза могла так волновать барышню?..

Раз утром, когда я сопровождал ее на прогулке верхом по Гранд-Корниш, она обратилась ко мне со следующими словами:

- Ну, старина, как вам нравится эта страна?

- Настоящий рай земной, барышня, - отвечал я, - но променял бы ее с радостью на крошечный коттедж в окрестностях Лондона.

- "Рай земной!" - повторила она мои слова, глядя на меня с навернувшимися слезами на глазах, - скажите лучше "ад земной", и вы еще будете далеки от преувеличения!..

Чтобы разогнать у ней черные мысли, я предложил ей ехать галопом, но она решительно отказалась, и я заметил, что при каждом более или менее резком движении ее кобылы, когда ей приходилось подпрыгнуть в седле, она опускалась как будто на острия булавок.