Внимание многих читателей "Что делать?" привлекали поездки Рахметова за границу. В обстановке укрепления связей революционеров с русской политической эмиграцией и, в частности, с Русской секцией Первого Интернационала Рахметов был воспринят даже как пропагандист "Западного движения". [23] В литературе после Чернышевского стали привычными сюжетные ситуации, отражающие поездки "новых людей" за границу и жизнь русской политической эмиграции ("Шаг за шагом" И. Омулевского, "Василиса" Н. Арнольди, "Одна из многих" О. Шапир, "Два брата" К. Станюковича, "Андрей Кожухов" С. Степняка-Кравчинского и др.). Чернышевский вернулся к этому сюжету в сибирской ссылке, рассказав в романе "Отблески сияния" о заграничных странствиях своего нового героя Владимира Васильевича, участника Парижской Коммуны.
Не менее (если не более) популярным среди читателей был "эротический эпизод" из жизни Рахметова. Рахметовский ригоризм в отношении к женщине заметно повлиял на молодежь, например, в преддверии массового хождения в народ. Считалось, что семейная жизнь с ее радостями создана не для революционеров, обреченных на гибель. В уставы некоторых революционных кружков предлагалось "внести безбрачие, как требование от членов". Рахметовскому ригоризму следовали виднейшие революционеры-семидесятники - А. Михайлов, Д. Лизогуб, С. Халтурин, М. Ашенбреннер и др.
Трудно переоценить литературные последствия сюжета, впервые рассказанного Кирсановым о своем необыкновенном друге Рахметовский вариант "rendez-vous" прочно укоренился в произведениях о профессиональных революционерах, во многом определяя их сюжетно-композиционную структуру. По-рахметовски строят свою личную жизнь Степан Рулев у Н. Бажина, Рязанов у В. Слепцова ("Трудное время"), Теленьев у Д. Гирса ("Старая и юная Россия"), Павлуша Скрыпицын (в первой части романа В. Берви-Флеровского "На жизнь и смерть") и Анна Семеновна с ее теорией безбрачия (во второй части того же произведения), Лена Зубова и Анна Вулич у С. Степняка-Кравчинского ("Андрей Кожухов") и, наконец, Павел Власов у М. Горького ("Мать").
Однако в связи с активным вторжением женщин в революционное движение 70-х гг. в беллетристике о "новых людях" разрабатывался и другой сюжетный вариант, кстати, предусмотренный тоже Чернышевским в трагической истории "дамы в трауре" и "мужчины лет тридцати" как альтернатива рахметовскому отношению к браку. Он был воплощен, например, в описании взаимоотношений Скрипицына и Анюты, Павлова и Маши, Испоти и Анны Семеновны в упомянутом уже романе Берви-Флеровского, Зины Ломовой и Бориса Маевского, Тани Репиной и Андрея Кожухова -в произведении С. Степняка-Кравчинского. Эти сюжетные любовно-интимные ситуации заканчивались обычно трагически. Жизнь подтвердила, что в условиях отсутствия политических свобод, в обстановке жандармских репрессий революционер лишен семейного счастья.
Рахметовский тип профессионального революционера, художественно открытый Чернышевским, оказал огромное воздействие на жизнь и борьбу нескольких поколений революционных борцов. Величайшую заслугу Чернышевского-романиста В. И. Ленин видел в том, что "он не только показал, что всякий правильно думающий и действительно порядочный человек должен быть революционером, но и другое, еще более важное: каким должен быть революционер, каковы должны быть его правила, как к своей цели он должен идти, какими способами и средствами добиваться ее осуществления". [24]
Не случайно отрывки из романа, раздел "Особенный человек" в частности, в рукописном виде распространялись в революционных кружках 70-х гг. Анна Андреева (Московский революционный кружок "петровцев") переписывает дня себя всю рахметовскую часть произведения на 53 страницах. В тетради Михаила Блинова, переданной Владимиру Жебуневу (Одесский кружок), выписан целый абзац о Рахметове ("Мало их, но ими расцветает жизнь" и т. д.). Вятский гимназист Михаил Бородин восхищен тем, что Рахметов роздал имение и оставил у себя столько, сколько необходимо для самого простого существования. Василий Трощанский (Вятский кружок) считает Рахметова идеалом истинного общественного деятеля. Выписки из "Что делать?" можно найти в бумагах С. К. Волкова, рабочего Петербургского патронного завода, впоследствии одного из учредителей "Северного союза русских рабочих", вятского врача В. А. Спасского, харьковского гимназиста Н. Литошенко, который перевел в стихи пересказ песни Веры Павловны "Са ira".