История русской революции. Том II, часть 1

В ставке уже ничего не осталось от того оптимизма, который царил в ней два дня тому назад. Заговорщики искали путей отступления. Отправленная Керенскому телеграмма гласила, что Корнилов, «учитывая стратегическую обстановку», склонен мирно сдать командование, если будет объявлено, что «создается сильное правительство». За этим большим ультиматумом капитулянта следовал малый: он, Корнилов, считает «вообще недопустимыми аресты генералов и других лиц, необходимых прежде всего армии». Обрадованный Керенский сейчас же сделал шаг навстречу противнику, объявив по радио, что оперативные приказания генерала Корнилова обязательны для всех. Сам Корнилов писал по этому поводу Крымову в тот же день: «Получился эпизод – единственный в мировой истории: главнокомандующий, обвиненный к измене и предательстве родины и преданный за это суду, получил приказание продолжать командование армиями». Новое проявление тряпичности Керенского немедленно придало духу заговорщикам, которые все еще опасались продешевить. Несмотря на посланную несколько часов тому назад телеграмму о недопустимости внутренней борьбы «в эту ужасную минуту», Корнилов, наполовину восстановленный в своих правах, отправил двух человек к Каледину с просьбой «надавить» и одновременно предложил Крымову: «Если обстановка позволит, действуйте самостоятельно в духе данной мною вам инструкции». Дух инструкции означал: низвергнуть правительство и перевешать членов Совета.

Генерал Алексеев, новый начальник штаба, отправился на занятие ставки. В Зимнем дворце эту операцию все еще брали всерьез. На самом деле в непосредственном распоряжении Корнилова состояли: георгиевский батальон, «корниловский» пехотный полк и текинский конный полк. Батальон георгиевцев о самого начала стал на сторону правительства. Корниловский и текинский полки считались верными; но и от них часть откололась. Артиллерии в распоряжении ставки не было вовсе. При таких условиях о сопротивлении не могло быть и речи. Алексеев начал свою миссию с занесения Корнилову и Лукомскому церемониальных визитов, во время которых обе стороны, надо полагать, единодушно расходовали свой солдатский словарь по адресу Керенского, нового верховного. Для Корнилова, как и для Алексеева, было ясно, что спасение страны придется во всяком случае на некоторое время отложить.

Но в то самое время как в ставке столь счастливо налаживался мир без победителей и побежденных, в Петрограде атмосфера чрезвычайно нагревалась, и в Зимнем дворце нетерпеливо ждали успокоительных вестей из Могилева, чтобы предъявить их народу. Алексеева непрерывно теребили запросами. Полковник Барановский, доверенное лицо Керенского, жаловался по прямому проводу: «Советы бушуют, разрядить атмосферу можно только проявлением власти и арестом Корнилова и других». Это совершенно не отвечало намерениям Алексеева. «С глубоким сожалением вижу, – возражает генерал, – что мои опасения, что мы окончательно попали в настоящее время в цепкие лапы советов, являются неоспоримым фактом». Под фамильярным местоимением «мы» подразумевается группа Керенского, в которую Алексеев, чтобы смягчить укол, условно включает и себя. Полковник Барановский отвечает ему в тон: «Бог даст, из цепких лап Совета, в которые мы попали, мы уйдем». Едва массы спасли Керенского из лап Корнилова, как вождь демократии уже спешит вступить в соглашение с Алексеевым против масс: «из цепких лап Совета мы уйдем». Алексееву пришлось все же подчиниться необходимости и выполнить ритуал ареста главных заговорщиков. Корнилов без сопротивления сел под домашний арест через четверо суток после того, как заявлял народу: «Предпочитаю смерть устранению меня от должности Верховного». Прибывшая в Могилев Чрезвычайная следственная комиссия арестовала, с своей стороны, товарища министра путей сообщения, нескольких офицеров генерального штаба, несостоявшегося дипломата Аладьина, а также весь наличный состав главного комитета союза офицеров.

В первые часы после победы соглашатели сильно жестикулировали. Даже Авксентьев метал молнии. В течение трех дней мятежники оставляли фронты без всяких указаний! «Смерть изменникам!» – кричали члены Исполкома. Авксентьев шел этим голосам навстречу: да, смертная казнь была введена по требованию Корнилова и его присных, «тем решительнее (она) будет применена к ним самим». Бурные и продолжительные аплодисменты.