История Русской Церкви (1700–1917 гг.)

При императрице Анне страной управляли иноверцы, не имевшие никакого представления о православии и считавшие православные обряды суеверием. Да и впоследствии ни Петр III, ни Екатерина II не понимали и не хотели понимать обрядовой стороны православия. Виною тому были не только их религиозные взгляды, но и «Духовный регламент», в котором Феофан Прокопович, с одобрения Петра I, позволил себе многочисленные выпады против церковных обрядов. Поэтому неудивительно, что, например, барон А. И. Остерман видел в соответствии с «Регламентом», в антиобрядовой церковной политике борьбу с суевериями. В своей памятной записке к регентше Анне Леопольдовне он писал: Вы «никогда не погрешите, когда в делах веры соблаговолите всех Ваших определений полагать основанием публикованный блаженной памяти императором Петром Великим «Духовный регламент» и пещись об исполнении оного» [503]

.

В первые месяцы своего правления императрица Анна была так занята укреплением своего личного положения в борьбе с верховниками, что проявляла сдержанность в делах церковных. Ее манифест от 17 марта 1730 г. обещал консервативный поворот: все должно быть так, «как прежде сего, при Их Величестве деде и отце нашем было», т. е. не при дяде Петре I, а при царях Алексее Михайловиче и Иоанне Алексеевиче [504]

. В манифесте говорилось о «защищении» православия и об обязанности Святейшего Синода заботиться о том, чтобы верующие «предания, от Церкви святой узаконенные, со тщанием и благоговением исполняли». Такой консерватизм даже побудил известного противника петровских реформ, бывшего управляющего Государственной типографией М. П. Аврамова направить императрице в 1730 г. докладную записку под названием: «О должности, как Ее Императорскому Величеству управлять христианскою боговрученною Ее Величеству Церковью». В записке читаем: «Для самосущаго и глубочайшаго Вашего Величества пред Спасателем Богом смирения, потребно быти в России паки святейшему патриарху… Во всем с ним, патриархом, о полезном правлении духовенства российскаго сноситься и о лучшей пользе промышлять, чтобы оное духовенство в древние ввесть благочиние и доброе благосостояние. И все гражданские уставы и указы обретающиеся с ним рассмотреть прилежно, — согласны ли они с законом Божиим и церковными святых отец уставами, такожде и с преданиями церковными, и буде которые не согласны, их бы отставить, а впредь узаконять в согласии Божьяго закона и церковного разума» [505]

. Однако церковная политика новой императрицы пошла в совершенно ином направлении. Противникам Феофана, надеявшимся вернуть Церковь к допетровским временам, очень скоро пришлось почувствовать на себе его жесткую руку.

20 мая 1730 г. последовал высочайший указ Святейшему Синоду, положивший начало новой церковной политике. Святейшему Синоду ввиду малого количества его членов (кроме Феофана в нем заседали только три епископа: Георгий Дашков, Игнатий Смола и Феофилакт Лопатинский) было предписано «взять в прибавок из духовных персон, которые есть ныне в Москве, шесть персон, людей к тому достойных, и прилежно стараться по вышеписанному указу учинить, дабы в настоящих делах непорядку и остановки не было». Синод избрал восьмерых, и 21 июля 1730 г. новый состав был обнародован. В Синод вошли: сам Феофан, Крутицкий архиепископ Леонид, Нижегородский архиепископ Питирим, Суздальский епископ Иоаким, три архимандрита и два протоиерея [506]

. Трем противникам Феофана пришлось вернуться в свои епархии. Святейший Синод в своем новом составе был послушным орудием Феофана, и теперь для Феофана наступил период мщения, потому что иначе назвать его деятельность того времени нельзя. Обер–прокуроров, которые могли бы противостоять Феофану во время правления Анны, не было. «Феофан всеми силами души вдался в этот водоворот, — пишет его биограф И. Чистович, — и кружился в нем до самой смерти. Сколько людей погубил он совершенно напрасно, измучил, сжег медленным огнем пытки и заточения — без всякого сострадания и сожаления!» Торжеству Феофана весьма способствовали его хорошие отношения с Бироном [507].