Для такого рода критики у Государственной думы, конечно, не было недостатка в поводах. Об этом пишет в своих воспоминаниях митрополит Евлогий Георгиевский, в то время епископ Холмский, член Святейшего Синода в 1908–1912 гг. и депутат III Государственной думы от партии националистов: «Приниженность Церкви, подчиненность ее государственной власти чувствовалась в Синоде очень сильно. Обер–прокурор был членом Совета министров; каждый Совет министров имел свою политику, высшие сферы на нее влияли тоже, и обер–прокурор, не считаясь с голосом Церкви, направлял деятельность Синода в соответствии с теми директивами, которые получал. Синод не имел лица, голоса подать не мог и подавать его отвык. Государственное начало заглушало все. Примат светской власти подавлял свободу Церкви сверху донизу… Эта долгая вынужденная безгласность и подчиненность государству создали и в самом Синоде навыки, искони церковным началам православия не свойственные, — решать дела в духе внешнего, формального церковного авторитета, непререкаемости своих иерархических постановлений» [741]
. Впрочем, в Государственной думе Евлогий считал необходимым поддерживать обер–прокурора. Проблема непосредственности отношений между монархом и Церковью обострилась и в Святейшем Синоде. «Несколько раз, — вспоминает Евлогий, — поднимался в Синоде вопрос, чтобы первоприсутствующий член Синода делал доклад государю, хотя бы в присутствии обер–прокурора. Однако ничего из этого не вышло». Обер–прокурорство Саблера значительно осложнило церковно–политические позиции правительства в его отношениях с общественным мнением и Государственной думой. Сошлемся снова на Евлогия: «Когда обер–прокурор был сравнительно приемлем и искал путей сближения с Церковью, Синоду бывало легче. Таковы были Извольский и Лукьянов… Обер–прокурор Саблер, напротив, прекрасно зная Церковь, любил ее и много работал для нее; но тут случилась другая беда: его имя в обществе и в Думе связывали с Распутиным» [742]. Влияние этой зловещей фигуры распространялось не только на Саблера, но и на значительный круг высших слоев общества и чиновничества, что чрезвычайно неблагоприятно сказывалось на положении Церкви. Враждебность Думы к Саблеру на практике вела к резкому неприятию всего порядка церковного управления не только со стороны либеральных, но и консервативных партий. Не кто иной, как крайний монархист В. М. Пуришкевич, произнес с думской трибуны слова: «Ни левые, ни революционеры, ни социал–демократы, ни кадеты, ни трудовики — никто не нанес столько вреда православной Церкви за последние три–четыре года, десять лет… как ныне действующий обер–прокурор» [743]. Всякий вносившийся правительством законопроект, если он касался церковных вопросов, становился поводом для критики Церкви [744]. Много хлопот доставляли Церкви и политические позиции депутатов из духовенства, потому что в глазах общества они выглядели не просто народными представителями, каковыми являлись согласно закону, а представителями Церкви в Государственной думе. Большинство таких депутатов в силу своих консервативных настроений примкнули к правым или к центру (октябристам) и поддерживали правительство, так что в результате их позицию стали считать позицией Церкви в целом [745]. Перед выборами в IV Государственную думу Саблеру пришло в голову создать из духовенства собственную клерикальную партию, и он пытался склонить к этому епископа Евлогия. Последний не согласился, ссылаясь на то, что клерикализм принес бы только вред Русской Церкви. Эта точка зрения не вызвала сочувствия у Саблера, он предпочел опереться на тех епископов, которые в своих епархиях большей частью открыто поддерживали крайне монархические группировки [746].Появление Распутина «в высших кругах русского общества углубило разлад между Думой и Церковью», — пишет Евлогий Георгиевский, который сам вращался в этих кругах и в течение трех лет своего пребывания в Петербурге в качестве депутата и члена Святейшего Синода имел достаточно возможностей непосредственно наблюдать деятельность этого авантюриста [747]
. Фигура «старца» Григория Распутина–Новых (убит 17 декабря 1916 г.) была вызовом всем оппозиционным силам, она сыграла не последнюю роль в их объединении и усилении напора на государственную власть, а в конечном счете — в подготовке революции. При всей избирательности и субъективности богатой мемуарной литературы о последних двух десятилетиях в царской России она ясно свидетельствует, что сторонники Распутина использовали его в карьеристских целях; противники же, особенно в левых партиях Государственной думы, нашли в нем удобную мишень для своих антиправительственных выступлений. Общеизвестны роль Распутина в назначениях высших государственных чиновников, даже министров, и его влияние на царскую семью, прежде всего на императрицу. Религиозные и психологические мотивы этого удивительного явления заслуживают подробного рассмотрения [748].