История Соединенных Штатов Америки

4. Сам Гардинг, как и некогда Грант, не был повинен в каких-либо мошеннических операциях, но был слабохарактерным человеком и прожигателем жизни, именно он ввел в правительство жуликов и нес за это ответственность. Он это понимал, и к 1923 году его импозантность заметно поблекла. Ему предстояло отправиться с визитом на Аляску. Уезжая, он сказал: «В моем ремесле беспокойство у меня вызывают отнюдь не враги. С ними-то я разберусь. Больше всего мучений мне приносят именно друзья». На протяжении всей поездки он допытывался у своего окружения: «Что может сделать президент, если друзья его предали?» В какой-то момент он даже подумывал о публичном признании. Когда он возвращался с Аляски на пароходе, он получил длинную зашифрованную телеграмму, которая повергла его в еще большее отчаяние. В президентской команде воцарилась подавленная атмосфера. В Сан-Франциско президент заболел. Поговаривали, что он был отравлен крабовыми консервами, но на судне не было консервированных крабов; ходило и немало других слухов. Как бы то ни было, 2 апреля, когда миссис Гардинг читала ему вслух, он умер. «Эмболия», — заключили врачи. Никто в это не поверил. Новость сообщили в ночь со 2 на 3 апреля 1923 года, когда вице-президент Кулидж отбыл в отпуск в Вермонт на ферму своего отца, мирового судьи. При свете керосиновой лампы, которую держала миссис Кулидж, в спешке накинувшая халат, отец привел сына к присяге на старой семейной Библии. Народу пришлась по душе эта сцена в духе отцов-основателей. Всех обнадеживала мысль о том, что на смену попавшему в дурную компанию самому аморальному президенту в истории США придет янки и пуританин.

5. У Калвина Кулиджа были рыжие волосы, голубые глаза и самый примечательный гнусавый выговор, когда-либо встречавшийся в Новой Англии. Говорили, что в его произношении в слове cow[143]

можно услышать как минимум четыре слога. Но он имел право растягивать слова, поскольку был весьма немногословен. По природе, по своему образованию и особенно потому, что ему было особо нечего сказать, он славился неразговорчивостью. Когда он вошел в политическую жизнь и обнаружил, что его лаконичные изречения забавны и выставляют его в глазах общества колоритной фигурой, он взял себе за правило обращать на пользу то, что прежде считалось его недостатком: у него вошло в привычку чеканить лаконичные ответы — не только заведомо предсказуемые, но и весьма хлесткие. Кулиджу был свойствен своего рода черный юмор, и его публичные клоунады больше всего забавляли его самого. И хотя внешне он держался скромно, он упивался собственным успехом. Он знал, что молчание работает на него. О своем друге, сенаторе Мюррее Крейне, он как-то сказал: «Он подтвердил мое мнение о ценности молчания — оно всегда помогает избежать неловкой ситуации, которая возникает, только если мы создаем ее сами». Генералу, подошедшему к нему со словами: «Hello Chatterbox!» («Привет, мистер Болтун!») — он ответил: «Послушайте, генерал, я заметил: то, что я не произношу, доставляет мне гораздо меньше неприятностей, чем то, что изрекаете вы». Классическим примером кулиджизмов

может служить его высказывание о европейских долгах: «Но ведь они взяли взаймы деньги, разве не так?» Репортеру, который спросил его: «Почему бы вам не пригласить в Белый дом художников, музыкантов, актеров, поэтов, как это делали Вильсон и Рузвельт?» — он ответил: «Когда я учился в Амхерсте, я был знаком с одним поэтом. Он был из моего выпуска. Звали его Смит. — Помолчал, пожевал табак и добавил: — Больше я никогда ничего о нем не слыхал…» Его шутки на удивление, пришлись по душе американцам, и Кулидж стал популярным президентом. Он попал в Белый дом в 1923 году после смерти Гардинга, а когда в 1924 году сам стал баллотироваться против Джона Уильяма Дэвиса, крупного юриста из Нью-Йорка, и Роберта Лафоллета, то, к великому разочарованию демократов, которые считали, что республиканцы теряют влияние из-за скандалов, получил почти все голоса Гардинга. Но счастливый народ не меняет своей политики, а американский народ в 1924 году отнюдь не считал себя несчастным.

Вид на Пятую авеню от 42-й улицы в Нью-Йорке. Фото. 1926

Угол Лексингтон-авеню и 42-й улицы в Нью-Йорке. Фото. 1920-е