Читаем История тела. Том 2: От Великой французской революции до Первой мировой войны полностью

Тем не менее, в отличие от тела гомосексуального мужчины, в подобной системе представлений тело лесбиянки никакими — за исключением гипертрофированного клитора — особенностями не обладало. Несмотря на то что их отношения мужчинами воспринимались как неистовые и судорожные, энергия любовных утех, разнузданные проявления сексуальности, дарующие им многочисленные оргазмы, судя по всему, внушали спокойствие. Действительно, гомосексуальная женщина ненасытна, так как не может найти покоя в отсутствие мужского семени. Разумеется, сексуальные отношения между женщинами сильно воздействовали на мужское воображение. Мужчины с явным удовольствием упоминали о чрезмерности и излишествах «судорожного» тела вечно голодной и потому активной женщины, способной заставить лиру заиграть всеми струнами[437]

. В романе Альфреда де Мюссе «Гамиани» взгляд на эти отношения как на безудержные доведен до крайности. Бодлер также упоминает «пламенную Сапфо». В то же время — и в этом заключается парадокс — в образе лесбиянки мужское воображение видит и что–то вроде молоденькой девушки, вечной пансионерки. К тому же женские любовные утехи представлялись мужчинам сценой, полной желанных тел. Сладострастники, вроде герцога де Морни, видели в них возможность поучиться чувственности, чтобы впоследствии применить полученные знания. Попытка одной из партнерш узурпировать мужскую роль казалась жалким подобием: мужчинам спокойнее было считать, что получение взаимного удовольствия не является для женщин самоцелью. Кроме того, сам образ лесбийских наслаждений вызывал образ обилия женщин в отсутствие мужчины, то есть гарема. В общем и целом считалось, что клиторизм и сапфизм (а медики различали практику прикосновений к клитору и оральные ласки) позволяли чувственным девушкам легко сохранить фактическую девственность, а мужчине, обманутому таким образом своей женой, не относиться к этому как к настоящей измене.

Так что следует отказаться от мысли о том, что история репрезентаций любовных отношений между женщинами и связанные с ними научные убеждения попросту воспроизводили модель, применявшуюся по отношению к гомосексуальным мужчинам. До самого конца XIX века аналитиками сапфиз–ма оставались мужчины. Их рассуждения не могли основываться на личном опыте: они представляли собой тревожное исследование непостижимой тайны женского желания и удовольствия. Эти рассуждения основывались на фантазиях и страхах, что свидетельствовало о завороженности мужчин мыслью о необычном виде удовольствия, не ограниченном, что очень важно, во времени, и о желании, не уходящем на убыль после оргазма, как это происходит у мужчин. Такое представление побуждало мужчину попытаться себе вообразить и описать словами лесбийский экстаз, чтобы лишить его таинственности, а стало быть, и опасности. Образ лесбиянок, вырисовывающийся в написанных мужчинами текстах первой половины XIX века, коварных и роковых женщин, демонстрирует тревогу, вызванную у авторов вопросами сексуальности, но в то же время и стремление познать таинственную красоту[438]

.

На завороженности непонятным, неизведанным мужчиной удовольствием основан успех многочисленных сцен женской мастурбации и сплетения женских тел; эти сцены то и дело возникают в эротических романах XVIII и XIX веков, словно в современных нам порнографических фильмах. Мужчинам регулярно предоставляется возможность наблюдать за удовольствием, которое они доставляют своим партнершам, но лишь подглядывание и чтение позволяют им получить некоторое представление об истинном, в некотором роде чисто женском удовольствии, то есть о том, которое достигается в отсутствие мужчин.

В этом отношении научные размышления мужчин о гомосексуальных и истеричных женщинах очень схожи, хотя Шарко и его коллеги из Сальпетриер имели возможность следить за телесным поведением и анализировать исступление (приобретавшее форму гетеросексуального вожделения), в то время как протосексологи довольствовались фрагментарными рассказами из жизни пациенток. Впрочем, в обоих случаях мужчины чувствовали за собой миссию — изучить механизмы женского сексуального желания и передать эти знания женщинам. Рассуждения об истерии и гомосексуальности сводятся к одному образу — женщины с чрезмерным половым влечением.

Так, Луйе–Виллерме пишет в 1806 году в своей «Маточной теории», что особенно зависима от пола, к которому принадлежит, а значит, подвержена угрозе истерии женщина «маточного и кровяного темперамента, брюнетка с ярким цветом лица, живыми темными глазами, крупным ртом, белыми зубами, алыми губами, густыми черными волосами (не только на голове, но и на теле), а также с обильной менструацией»[439]. В сценах обучения лесбийской любви, очень распространенных на рубеже веков, соблазнительница, знакомящая женщину с искусством куннилингуса, чаще всего представляется брюнеткой с мужским силуэтом, а ее жертва — невинной блондинкой.

Перейти на страницу:

Все книги серии Культура повседневности

Unitas, или Краткая история туалета
Unitas, или Краткая история туалета

В книге петербургского литератора и историка Игоря Богданова рассказывается история туалета. Сам предмет уже давно не вызывает в обществе чувства стыда или неловкости, однако исследования этой темы в нашей стране, по существу, еще не было. Между тем история вопроса уходит корнями в глубокую древность, когда первобытный человек предпринимал попытки соорудить что-то вроде унитаза. Автор повествует о том, где и как в разные эпохи и в разных странах устраивались отхожие места, пока, наконец, в Англии не изобрели ватерклозет. С тех пор человек продолжает эксперименты с пространством и материалом, так что некоторые нынешние туалеты являют собою чудеса дизайнерского искусства. Читатель узнает о том, с какими трудностями сталкивались в известных обстоятельствах классики русской литературы, что стало с налаженной туалетной системой в России после 1917 года и какие надписи в туалетах попали в разряд вечных истин. Не забыта, разумеется, и история туалетной бумаги.

Игорь Алексеевич Богданов , Игорь Богданов

Культурология / Образование и наука
Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь
Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь

Париж первой половины XIX века был и похож, и не похож на современную столицу Франции. С одной стороны, это был город роскошных магазинов и блестящих витрин, с оживленным движением городского транспорта и даже «пробками» на улицах. С другой стороны, здесь по мостовой лились потоки грязи, а во дворах содержали коров, свиней и домашнюю птицу. Книга историка русско-французских культурных связей Веры Мильчиной – это подробное и увлекательное описание самых разных сторон парижской жизни в позапрошлом столетии. Как складывался день и год жителей Парижа в 1814–1848 годах? Как парижане торговали и как ходили за покупками? как ели в кафе и в ресторанах? как принимали ванну и как играли в карты? как развлекались и, по выражению русского мемуариста, «зевали по улицам»? как читали газеты и на чем ездили по городу? что смотрели в театрах и музеях? где учились и где молились? Ответы на эти и многие другие вопросы содержатся в книге, куда включены пространные фрагменты из записок русских путешественников и очерков французских бытописателей первой половины XIX века.

Вера Аркадьевна Мильчина

Публицистика / Культурология / История / Образование и наука / Документальное
Дым отечества, или Краткая история табакокурения
Дым отечества, или Краткая история табакокурения

Эта книга посвящена истории табака и курения в Петербурге — Ленинграде — Петрограде: от основания города до наших дней. Разумеется, приключения табака в России рассматриваются автором в контексте «общей истории» табака — мы узнаем о том, как европейцы впервые столкнулись с ним, как лечили им кашель и головную боль, как изгоняли из курильщиков дьявола и как табак выращивали вместе с фикусом. Автор воспроизводит историю табакокурения в мельчайших деталях, рассказывая о появлении первых табачных фабрик и о роли сигарет в советских фильмах, о том, как власть боролась с табаком и, напротив, поощряла курильщиков, о том, как в блокадном Ленинграде делали папиросы из опавших листьев и о том, как появилась культура табакерок… Попутно сообщается, почему императрица Екатерина II табак не курила, а нюхала, чем отличается «Ракета» от «Спорта», что такое «розовый табак» и деэротизированная папироса, откуда взялась махорка, чем хороши «нюхари», умеет ли табачник заговаривать зубы, когда в СССР появились сигареты с фильтром, почему Леонид Брежнев стрелял сигареты и даже где можно было найти табак в 1842 году.

Игорь Алексеевич Богданов

История / Образование и наука

Похожие книги

Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука