История тела. Том 2: От Великой французской революции до Первой мировой войны

Стоит вернуться к запрету префекта Тура на проведение игр на площади в Азе: его требования тем более уместны, что направлены против жестокости. Жестокие игры, конечно, не исчезают мгновенно. В 1836 году Эмиль Сувестр[778], оказавшись свидетелем традиционной бретонской игры с мячом — ла суль (la soûle), рассказывает, с каким воодушевлением ее участники относятся к демонстрации силы, описывает их травмы, пролитую кровь: «Всякий, у кого тяжелая рука и крепкое тело, бросается в драку»[779]. М.–С. Круазе–Муазе в середине века застает жителей Сен–Флорентена (департамент Йонна) за бросанием камней в гуся. В игре побеждает тот, кто прикончит прикованную птицу. Празднество было приурочено к 14 июля, и мэр, обвязанный трехцветной лентой и окруженный членами муниципального совета, лично бросил в гуся первый камень[780]

. В Сентонже до позднего вечера продолжается игра monihettes, предполагающая толкания и удары[781], а в Финистере (около 1830) сохранилась игра boz toztu, напоминающая бретонскую ла суль, но в которую играют клюшкой и деревянными шарами и которая, как утверждает Сувестр, «перешла к бретонцам от кельтов»[782].

Однако с течением времени власти все больше внимания обращают на самые жестокие из этих игр: ла суль, деревенские бои, ритуальные драки во время процессий. В 1851 году в Беллу–эн–Ульм, на северо–западе департамента Орн, четыре бригады жандармов были вызваны для прекращения жестокой партии в ла суль по случаю Марди Гра[783]

. Вмешательство жандармов (далеко не единичное) повлекло за собой запрет этой «ежегодной игры (в которую играли кожаным мячом, набитым опилками и весившим около 6 килограммов), собиравшей несколько сотен игроков и около 6000 зрителей, привлеченных кровавым зрелищем»[784]. После 1850 года были окончательно ликвидированы и традиционные бургундские скачки: праздник сопровождался ритуальными драками, которых давно опасались и которые в какой–то момент даже запретили, однако в первые десятилетия XIX века они по–прежнему происходили. Теперь бургундские скачки заменили лошадиными ярмарками[785]. Цивилизованное поведение укрепляется только во второй половине века, когда сходят на нет проявления физической силы: «После 1850 года большинство упоминаний об этих ритуальных боях свидетельствует о довольстве людей тем фактом, что кровавые драки остались в прошлом»[786]

. На самом деле меняется и восприимчивость к насилию в целом: бросание камней в прикованного гуся перестало практиковаться в большинстве коммун департамента Йонна, за исключением Сен–Флорентена, около 1830 года; ушло в прошлое и забрасывание камнями козы, встречавшееся в некоторых коммунах еще в XVIII веке. Жестокость преступлений также, судя по всему, со временем уменьшалась. Возможно, это слишком смелая гипотеза, но об этом же свидетельствует статистика Нельса Могенсена относительно преступной деятельности в коммуне Ож: в конце XVIII века количество тяжких преступлений снизилось там в четыре раза по сравнению с началом века[787]. Мари–Мадлен Мураччоле также подтверждает, что в уголовном суде Ванна, в Бретани, зафиксировано снижение количества случаев посягательства на жизнь — с 37 до 26 процентов[788]. Джон Морис Бетти отмечает, что в английских графствах Суссекс и Суррей количество обвинений в убийстве (в расчете на 100 000 человек) снижается с 2 случаев в период с 1740 по 1780 год до 0,9 — с 1780 по 1801 год[789]

. Итак, приход в начале XIX века того, что Пол Джонсон назвал[790] «концом дикости» («the end of wilderness»), подтверждается многочисленными показателями.

2. «Грубые удовольствия»[791]