История тела. Том 2: От Великой французской революции до Первой мировой войны

Разумеется, все это не означает, что жестокие игры исчезли навсегда: они просто стали регулироваться, за ними был установлен контроль. Отныне драки перемещаются с открытых пространств в укромные углы, из сельской местности — в задние комнаты кафе, в специально обустроенные, закрытые помещения. Удары становятся направленными, правила игры записываются, тактикам боя начинают обучать: появляются тренеры, владеющие залами для занятий, а с ними и конкуренция. Искусство французского бокса — савата и борьбы — шоссона приобретает популярность в Париже 1820–1825 годов, их школы становятся знаменитыми. В воспоминаниях и рассказах посетителей клубов повествуется об искусстве боя с применением бесконечных ударов кулаками и ногами с целью поразить противника. Родольф, герой «Парижских тайн» Эжена Сю, побеждает нападающего на него противника с помощью разнообразных приемов. Он «с поразительным проворством дал… подножку и дважды повалил на землю» соперника, между прочим, «человека атлетического сложения, весьма искушенного в кулачных боях, называемых в просторечии „саватой”»[792]. Мартен Надо еще подробнее иллюстрирует нравы, описывая определенный круг людей — мигрантов из департамента Крёз, временных работников, которые испытывают социальное давление и ищут в драках возможность показать свою силу парижанам, по их мнению, холодным, надменным и, разумеется, занимающим лучшее положение: «Мы говорили друг другу, что этих людей, которые ни в грош не ставили поедателей каштанов из Лиможа и Крёза, надо хорошенько проучить кулаками»[793]

. Обучение борьбе позволяет выплеснуть горечь наполовину маргинальным приезжим, вынужденным жить целыми оравами в городе, где к ним испытывают скрытую ненависть. С обучением связано также новое распределение времени: между отдыхом и работой, праздными шатаниями в компании друзей и цеховой иерархией. Переполненные бедные жилища, с их особыми законами существования, скученностью, по–новому организуют пространство. Устанавливается новый тип драки: ее техника продумывается и изучается, драки комментируются, сравниваются друг с другом. Речь идет о вложении сил в обучение, не связанное с работой: «Он обнаружил мои слабые стороны и сделал все возможное, чтобы довести меня до совершенства»[794], — пишет Мартен Надо об одном из своих учителей, который относился к нему с вниманием и уважением.

В результате в народной среде начинают по–новому описывать техники боя. Судя по тому, как подробно Агриколь Пердигье описывает удары и движения, становится ясно, что он их не только практиковал, но и обсуждал: «Его голова целится мне в грудь. Я резко отталкиваю ее левой рукой, которую держал вытянутой под прямым углом, а правой рукой, до того момента согнутой, наношу удар по лицу»[795]

. Пердигье отмечает каждое движение, детально останавливается на позах, перестановках, деталях: «Мое левое колено расположено между его бедер, моя правая рука сильно сдавливает его руки»[796]. Более точное наблюдение за движениями, постоянное упоминание о мускулах — все указывает на свободу физических описаний: «Из пистолета вы убиваете ласточку на лету; у вас стальные мускулы несмотря на изящество и стройность»[797]

. Благодаря городским практикам первых десятилетий XIX века рождается пусть ограниченный, но довольно подробный, более техничный взгляд на тело.

Надо сказать, что общество эти боевые практики принимало не очень тепло. Сам Пердигье называет их «грубыми удовольствиями»[798]. Мартен Надо говорит о них как о маргинальных, с некоторым чувством отторжения: друзья упрекают его в том, что «он посещает зал для занятий шоссоном и дерется там из–за ерунды»[799]

. Его отец даже предпринимает попытки уговорить некоторых тренеров «никогда не пускать его к себе на занятия»[800]. К тому же, в обществе все время опасаются, что эти драки могут перерасти в массовые бои, как, например, в 1839 году в Гильотьер, пригороде Лиона, когда комиссару полиции пришлось закрыть зал «господина Эксбрайя» после целого ряда столкновений и драк между зрителями[801]. Искусство боя вносит смуту и в классические народные собрания, балы, прогулки по бульварам: «Мы ходили группами. На малейший жест или слово в нашу сторону мы отвечали кулаками»[802]. Савата и шоссон, даже став более осторожными и контролируемыми практиками, вызывали немало напряжения и неприятностей в городах начала века.