История цивилизации в Европе

Одно обстоятельство неизбежно поражает нас, когда мы рассматриваем отношения буржуазии к государству вообще, к государственному правительству, к общим интересам страны, не только в XII веке, но и в последующих столетиях: я подразумеваю изумительную робость горожан, униженность их, черезмерную скромность их притязаний, касательно общего управления страны, ограниченность требований их по этому предмету. Ничего не обнаруживает в них того истинно политического духа, который стремится к влиянию, к преобразованиям, к власти; ничто не свидетельствует о смелости их мыслей, об обширности их честолюбия; они похожи на честных и рассудительных вольноотпущенников. В политической сфере есть только два источника, из которых можно получить возвышенное честолюбие и стойкость мысли. Для этого нужно либо сознание большего значения, большего влияния на судьбу других, влияния действующего в обширных размерах, либо – энергическое чувство полной личной независимости, уверенность в своей личной свободе, непризнание над собою никакой другой воли, кроме своей собственной. От этих двух условий зависят смелость мысли, возвышенность честолюбия, потребность действовать в обширной сфере и извлекать из своей деятельности великие результаты. Ни то, ни другое из этих условий мы не находим в положении средневековых горожан. Вы видели уже это значение, важность их заключалась в них самих; вне своего города, в государстве, они не имели почти никакого влияния. С другой стороны, они не могли быть одушевлены сильным чувством личной независимости. Тщетно они побеждали, тщетно получали хартию; горожанин, сравнивая себя с мелким владельцем, жившим близ города и незадолго перед тем побежденного им, тем не менее чувствовал превосходство этого владельца над собою; ему было неизвестно то гордое чувство независимости, которое одушевляло феодального сеньора; своею долею свободы он был обязан не самому себе, а своему союзу с другими – пособию непрочному и дорогому. Отсюда – тот характер осторожности, умственной робости, боязливой скромности, приниженности в языке, даже при твердом, решительном образе действий, которым так глубоко запечатлена жизнь не только горожан XII века, но и их отдаленных потомков. Их не тянет к обширным предприятиям; участвуя против своей воли в таких предприятиях, они неспокойны, смущены; их тревожит мысль об ответственности, они чувствуют себя вне своей сферы и стараются вернуться в нее; они готовы заключить мир по дешевой цене. Вот отчего история Европы, а особенно Франции, представляют нам буржуазию уважаемою, пользующеюся уважением и вниманием, но не грозною; она редко производила на своих противников впечатление великой и гордой силы, силы истинно политической. Не следует изумляться этой слабости новейшей буржуазии; главная причина этого явления заключается в самом возникновении буржуазии, в рассмотренных мною обстоятельствах ее освобождения. Возвышенность честолюбия, независящая от общественных условий, обширность и стойкость политической мысли, потребность участвовать в общих делах страны, наконец, полное сознание величия человека как человека и власти, принадлежащей ему, когда он способен ею пользоваться, – все эти чувства, наклонности еще новы в Европе. Они имеют свое начало в новейшей цивилизации, они составляют результат той славной, могущественной всеобщности, которою отличается эта цивилизация и которая не может не упрочить за обществом, в делах управления страны такое влияние, такой перевес, какого не имели и не могли иметь наши предки-горожане.

Но, с другой стороны, в борьбе местных интересов, происходившей в тесных пределах общины, горожане приобрели и обнаружили небывалую степень энергии, преданности, терпения и твердости. Трудность предприятия и опасности, соединенные с ним, требовали сильного развития личного мужества и отваги. В наше время распространены весьма ложные понятия о жизни горожан XII и XIII столетий. Вы читали в романе Вальтера Скотта «Квентин Дорвард» описание литтихского горожанина XV века: он сделал из него такого буржуа, каких мы видим в комедии, тяжелого на подъем, нерешительного, не имеющего ни опытности, ни смелости, исключительно занятого тем, как бы удобнее устроить свою жизнь. Нет, на груди горожан того времени всегда была кольчуга, а в руке пика; их жизнь была почти так же бурна, воинственна, сурова, как и жизнь феодальных владельцев, с которыми они сражались. В этих беспрерывных опасностях, в борьбе со всеми трудностями действительной жизни, они приобретали тот мужественный характер, ту неукротимую энергию, которые отчасти утратились среди мирной деятельности новейших времен.