История цивилизации

На этот вопрос одна значительная политическая группа ответила «всеобщим разделом». Эти деятели хотели сделать собственность более интенсивной и универсальной. Собственником должно было являться само государство (подразумевалось, конечно, демократическое).

Парадоксальным кажется, что люди, одинаково поставившие себе целью достижение всеобщей свободы и счастья, предлагали: одни — сделать частную собственность абсолютно неотъемлемой, а другие — совершенно уничтожить ее. Но так было на деле. И разгадка этого парадокса кроется в том, что право собственности есть нечто весьма сложное, а отнюдь не простое.

Лишь в течение XIX столетия люди начали давать себе отчет в том, что право собственности не однородно, а включает в себя право на владение множеством совершенно разных ценностей и предметов, что многие вещи (как, например, тело человека, кисть художника, одежда, зубная щетка) являются безусловной и неотъемлемой его собственностью. Но существует целый ряд предметов — железные дороги, различного рода машины, дома, обработанные сады, яхты и лодки для катания, например, вопрос о которых должен быть каждый раз подвергнут тщательному обсуждению, чтобы определить, до какой степени и в каких пределах они могут считаться частной собственностью, или насколько они принадлежат обществу и могут быть взяты под контроль государства и предоставлены во всеобщее пользование в интересах всего народа. Практическая сторона этого вопроса входит в область политики и превращается в задачу создания продуктивной администрации. Вопрос этот также касается области социальной психологии и сталкивается с выводами научной педагогики. Критика института собственности до сих пор является скорее вопросом личного чувства, чем достоянием науки. С одной стороны, мы имеем индивидуалистов, которые желали бы обеспечить и увеличить нашу настоящую свободу посредством установления права полной собственности на все то, чем мы владеем, а с другой — социалистов, которые хотят во многом урезать нашу собственность и ограничить наши владельческие права. На практике можно найти много градаций между крайним индивидуалистом, который еле соглашается на уплату налога для поддержания правительства, и коммунистом, отрицающим собственность. Обычно современный социалист является т. н. коллективистом; он до известной, довольно значительной, степени признает частную собственность, но считает, что воспитание, транспорт, копи, земля, большинство массовых производств предметов первой необходимости и т. п. должны быть переданы в руки высокоорганизованного государства. Все больше и больше людей приходят к сознанию, что необразованный человек неохотно и неуспешно работает на крупных предприятиях, и что каждый шаг, ведущий к более сложному положению вещей, каждый переход какой-нибудь функции из частных рук в руки государства настоятельно требует соответствующего прогресса в воспитании, в организации надлежащего руководства и контроля. Как печать, так и политические приемы современного государства слишком грубы, чтобы дать возможность развернуться коллективной деятельности.

Враждебный государству индивидуалист враждебен также и таможенным тарифам, государственным границам и всем стеснениям в свободе действий и передвижений, которые, очевидно, вытекают из установления этих границ. Интересно проследить, как два течения, столь отличные по духу, столь разные по существу, как этот окрашенный классовой борьбой социализм марксистов и индивидуалистическая фритредерская философия английских купцов эпохи королевы Виктории, сходятся, в конце концов, несмотря на различные исходные точки, в необходимости создания нового мирового хозяйства, не считающегося с пределами и ограничениями существующих государств. Логика действительности побеждает логику теории. Мы начинаем выяснять для себя, что имеющие столь далекие друг от друга точки отправления, индивидуалистическое и социалистическое учения, являются лишь двумя видами одного общего искания более широких политических и социальных идей и лучшего применения их, на почве которого могут сойтись все люди для совместной работы; искания, вновь возникшего в Европе и становившегося все интенсивнее по мере того, как в душе людей исчезало доверие к идеям Священной Римской империи и христианства, а век открытий расширял их горизонт и отдавал в их распоряжение, вместо одного бассейна Средиземного моря, весь земной шар.