История Византийских императоров. От Юстина до Феодосия III

Удивительно, но унию принял и Римский папа Гонорий (625–638), вполне разделявший вместе с патриархом Сергием догматические основы монофелитства. Как справедливо отмечают, в силу своих способностей папа оказался явно неготовым отвечать на вопросы, сформулированные Сергием. В ответном письме Константинопольскому архипастырю он приветствует всех тех, кто осуществляет политику объединения христиан, основанную на моноэнергетизме, и критикует тех, кто поднимает сложные проблемы терминологии — намёк на св. Софрония, который вскоре станет главным защитником Православия. Между прочим, тональность обращения Гонория к св. Софронию не может не поразить: «Мы узнали, — писал он, —

что каким-то Софронием, бывшим монахом, а ныне, как слышим, поставленным в епископы города Иерусалима, подняты какие-то любопрения и новые изыскания относительно выражений против брата, предстоятеля города Александрии Кира, проповедовавшего обратившимся из ересей одно действие Господа нашего Иисуса Христа»[612]. Удивительное пренебрежение патриаршим саном Иерусалимского архиерея!

В последующем тексте папа решается ещё далее развить идеи патриарха Сергия, резко подчёркивая наличие во Христе одного лишь божественного Действующего, что исключает две воли. «Божество не может быть ни распято, ни испытывать человеческие страдания

, — писал Гонорий. — Но (по ипостасному соединению) говорят, что Божество страдало и что человечество низошло с неба с Божеством. Поэтому мы исповедуем одну волю Господа нашего Иисуса Христа»[613].

На первых порах казалось, что униональная формула патриарха Сергия и папы Гонория имеет все шансы на успех. В 630–632 гг. произошло воссоединение Армянской церкви с Кафолической Церковью. Первоначально Армянский католикос Эзра отказывался вступать в общение с греческими епископами, но на прямой вопрос императора: «Почему он отвергает Халкидон?», католикос не смог найти ответа, сославшись на безнравственность греков. Конечно, этот довод не был принят царём, и когда византийский полководец, этнический армянин Мжеж сказал ему, что у католикоса два пути: либо принять унию императора, либо уйти в Персидскую Армению, Эзра сдался. В это же время приняли монофелитство и сирийские яковиты, не посмевшие противиться императору-освободителю[614].

Значительной победой церковной политики Ираклия стало воссоединение монофизитов Александрии с «мелкитами» — так называли православных христиан (буквальный перевод — «царские»

). Здесь ведущая роль принадлежала патриарху Киру, которому даже была дарована награда — с этого дня и в последующем являющаяся отличительной деталью туалета Александрийских патриархов. Им предоставили право украшать одну ногу патриарха красным царским сапогом — красная обувь издавна являлась прерогативой царя, и носить пурпурную обувь считалось узурпаторством и преступлением. Воссоединение совершилось в 632 г., и 3 июня 633 г. патриарх Кир издал акт, в который внёс 9 анафематизмов. «Феодосияне» — сторонники монофизитского патриарха Феодосия вступили в соединение с Церковью, стали причащаться вместе с православными и служить единые службы.

Патриарх Сергий ликовал, император откровенно радовался, но, как говорили православные, это соединение было «вилами на воде писано». Власть публично заявляла, что «ликует и Александрия, и весь Египет», но в действительности кроме Александрии соединение в массе верующих Египта шло очень трудно. Многие упорные монофизиты требовали открытого и категоричного отвержения Халкидона. Особенно трудно прививалось монофелитство в Сирии, где проживали многие богословы, сумевшие найти слабые пункты в новом учении. Несториане и яковиты отвергли монофелитство как новую ересь, и их отношение к Ираклию, как к новому ересиарху, резко изменилось в отрицательную сторону. Сохранились свидетельства того, что монофизиты Сирии называли императора «маронитом», то есть «монофелитом» и «врагом веры». Обращаясь к арабам, они говорили: «Ваша власть и правосудие приятнее нам, чем та тирания и те оскорбления, которым мы подвергались»[615].

Православные, возможно, больше интуитивно, чем сознательно, чувствовали в монофелитстве фальшь и также были недовольны церковной политикой императора[616].