История всемирной литературы Т.5

И вот судьба, с жестокостью своей,

Берет его и в пышном жизни цвете

Его бросает под ноги коней.

Таков удел прекрасного на свете!

(Перевод К. Павловой)

Мастерством психологического анализа отмечена «Мария Стюарт» (1800) — одна из вершин поздней драматургии Шиллера. Автора интересует совсем не тот всемирно-исторический смысл, который проявляется в реальном конфликте между католичкой Марией, опиравшейся на самые темные силы феодального мира, и Елизаветой, которая олицетворяла буржуазный прогресс Англии. Драматург исходит из конкретной ситуации: Мария — в тюрьме, она пленница Елизаветы, и английская королева, пользуясь своей властью, убивает неугодную ей и опасную для нее соперницу. В одном из своих трактатов Шиллер писал, что трагедия не должна быть историческим произведением. «В этом случае ей пришлось бы строго держаться исторической истины... Но цель трагедии — поэтическая: она представляет действие для того, чтобы взволновать и волнением доставить наслаждение». Более того, по мнению Шиллера, нередко «при грубейшем нарушении исторической истины поэтическая истина тем более может выиграть».

Шиллер «волнует и волнением доставляет наслаждение», изображая Марию в последние дни перед казнью. Тщетные попытки приверженцев Марии спасти ее и жестокая неумолимость Елизаветы воспринимаются не в контексте реальной истории (историю зритель может и не знать), а в конкретной сюжетной ситуации и вызывают ненависть ко всяческим формам насилия над человеческой личностью. В этом смысл морального торжества Марии над Елизаветой в одной из самых блестящих сцен трагедии — встрече двух королев.

Идейное содержание трагедии многозначно. Шиллер не снимает вины с Марии (даже в тюрьме она вдохновляет своих сторонников на политические интриги), но вместе с тем ее антагонистка Елизавета представлена и самодержавно-деспотичной, и лицемерной. При этом в осуждении Елизаветы проявляется новая важная грань мировосприятия Шиллера — критическое отношение к буржуазному развитию Англии, предвосхищение романтической критики эгоизма и стяжательства.

Женские образы в ранних драмах Шиллера были отмечены некоторой искусственностью, односторонностью характеристики и даже психологической немотивированностью. В «Марии Стюарт» Шиллер мастерски передает все многообразие душевных движений, сложную гамму чувств, как это особенно ярко проявляется в сцене встречи двух королев. Елизавета и завидует молодой и красивой Марии, своей державной родственнице, и наслаждается ее унижением, и, может быть, готова проявить царственную снисходительность, если почувствует ее покорность. Мария только что ощутила радость свободы, оказавшись в солнечный день на лужайке перед тюрьмой. Но ненависть к Елизавете оказалась сильнее жажды свободы. Она высказывает все, что наболело у нее на душе, она торжествует, хотя это торжество стоит ей жизни.

О многообразии художественных поисков Шиллера-драматурга свидетельствуют две следующие, столь непохожие одна на другую драмы: «Орлеанская дева» (1801) и «Мессинская невеста» (1803), уже принадлежащие XIX столетию.

Последнее десятилетие жизни Шиллера (1795—1805) принесло ему также славу великого поэта. Ранние стихи Шиллера были малооригинальны,

многое в них напоминало Клопштока, тон их был нередко наивно-сентиментальным. В философских стихотворениях 1785, 1788, 1789 и 1795 гг. Шиллер проявляет себя мастером стиха, но ему не удается преодолеть известной рассудочности. Мысль поэта формулируется остро и ярко, но не воплощается в живые художественные образы: философ подавляет поэта. Годы 1790—1794 были вообще поэтически бесплодными (сохранилось лишь несколько альбомных стихотворений). Перелом происходит в 1795 г. Расширяется тематический диапазон, виртуознее, многообразнее становится стих, богаче — выразительные средства поэтического языка. В 1797—1798 гг. Шиллер создает свои замечательные баллады — «Кубок», «Перчатка», «Ивиковы журавли», «Порука» и др., и Гете не устает восхищаться поэтическими удачами своего друга.

Многие годы Шиллера волновала тема искусства и мысль о роли художника. Жанр баллады позволяет драматически, в зримых образах раскрыть не только историю убийства поэта Ивика и возмездия за него, но и моральную силу великого искусства: потрясение, вызванное трагическим спектаклем, вырывает признание у преступника («Ивиковы журавли»). Искусство поэта и драматурга счастливо соединяются в балладах Шиллера, отличающихся динамичностью сюжета, богатством красок, живописующих героя и его окружение. Гете, например, удивлялся, как убедительно ярко изображено Шиллером море в балладе «Кубок» (хотя сам поэт моря никогда не видел).

Нельзя не отметить, что выдающийся пропагандист Шиллера в России В. А. Жуковский сумел великолепно воспроизвести в переводе поэтическую силу и эмоциональную напряженность немецкой баллады.