История всемирной литературы Т.5

Однако высокие поэтические достоинства баллад Шиллера не исключают объективного суждения об их идейной направленности. Приходится признать, что в них нет той масштабности, к которой стремится Шиллер в своих драмах. Почти каждая баллада содержит какую-то нравственную максиму, хотя и имеющую общечеловеческое значение, но нередко сниженную до общежитейского смысла, к тому же связанного с религиозной фразеологией.

Многограннее и масштабнее Шиллер предстает в балладах на античные темы — «Элевзинский праздник» (1798), «Геро и Леандр» (1801) и особенно «Торжество победителей» (1803). Мудро и проницательно подходит Шиллер к исторической ситуации, связанной с окончанием троянской войны. В «Торжестве победителей» он размышляет над жизнью греков и троянцев, говорит о трагическом жребии не только побежденных, но и многих победителей. Войну он оценивает не по ее стратегическим результатам, а по тому, как она отражается на судьбе человека.

Наступал новый, XIX век. Шиллер напряженно размышлял, вглядываясь в будущее. Оно одновременно и тревожило, и внушало надежды. В поздней лирике поэта часто звучат трагические мотивы разлада между жизнью и мечтой, роднящие его с романтиками:

Ах! В безвестном океане

Очутился мой челнок;

Даль по-прежнему в тумане,

Брег невидим и далек

(«Путник», 1803.

Перевод В. А. Жуковского)

Глубокими тревогами и сомнениями насыщено стихотворение «Начало нового века» (1801).

И вместе с тем Шиллер сохраняет верность гуманистическим идеалам Просвещения, он убежденно призывает верить в высокое предназначение человека. Тогда же в честь нового века он набрасывает мужественные строки, где говорит об исторической судьбе своего народа («Немецкое величие»). Он вновь повторяет, что честь Германии — не в князьях, не в Империи, народ сам составит славу своей страны.

Нет на свете выше славы:

Меч подняв — не меч кровавый! —

Правды молнией разить.

Разуму снискать свободу —

Значит каждому народу

И Грядущему служить!

(Перевод Н. Славятинского)

Последние пять лет жизни и творчества Шиллера связаны уже с XIX в. В его поздних драмах поставлены новые темы и проблемы, выдвинутые послереволюционной эпохой (об этом см. в VI т. нашего издания).

Творчество Шиллера имело огромный резонанс в России. При этом оказывал воздействие именно идейный накал его драм, пафос свободы и нравственный максимализм его положительных героев — Карла Моора, Фердинанда, маркиза Позы, Жанны д’Арк. По словам Чернышевского, немецкий поэт и драматург стал «участником в умственном развитии нашем», а Достоевский, будучи сам большим почитателем Шиллера, писал, что он у нас «в душу русскую всосался».

*ГЛАВА 6.*

ШВЕЙЦАРСКАЯ ЛИТЕРАТУРА (Тураев С.В.)

Швейцария и в XVIII столетии сохраняет сложившийся консервативно-патриархальный уклад жизни. Республиканская форма правления лишь прикрывала деспотизм буржуазного патрициата — власти не допускали и малейшей критики в свой адрес и тем более мысли о каких-либо реформах. Даже Н. М. Карамзин, не склонный к острой социальной критике, после посещения Берна писал: «Некоторые фамилии присвоили себе всю власть в республике; из них составляется большой совет и сенат... из них выбираются судьи; все прочие жители не имеют участия в управлении». Автономия кантонов способствовала их разобщенности. Всюду сказывалась замкнутость в местных интересах, проявлялось стремление законсервировать средневековые цеховые порядки. Церковь — равно и католическая, и протестантская — оказывала давление на всю духовную жизнь страны, препятствовала распространению любых новых идей, в том числе в рамках самого религиозного учения.

Одной из ранних форм свободомыслия в Швейцарии стал пиетизм. Критикуя официальную догму церкви, пиетизм утверждал религию по велению сердца, насаждая культ «прекрасной души». Противостоя рационализму просветителей, пиетизм играл в целом консервативную роль. Однако и такая форма религиозного свободомыслия встретила на первых порах решительное сопротивление церковных властей.

Швейцарская литература в XVIII в. развивается преимущественно как немецкоязычная; франкоязычная часть страны не выдвинула в то время ни одного заметного литературного имени. Творчество Жан-Жака Руссо, уроженца Женевы, — составная часть литературного процесса Франции, а не Швейцарии.