Сопоставление Толстого — художника и мыслителя — с деревенской, крестьянской Россией, сделанное в цикле статей Ленина, явилось своего рода открытием, весомым вкладом в литературную науку. Ленин показал на этом примере, что социальная природа творчества художника вовсе не обязательно определяется его личным классовым происхождением и личным классовым опытом. Характеристика Толстого как «зеркала» русской крестьянской революции, выдвинутая и обоснованная Лениным, разрешала загадку, перед которой становились в тупик критики и публицисты, писавшие о Толстом в России и за рубежом. Перелом, пережитый Толстым, был не случайностью, не личной причудой гения, а отражением жизненных процессов всемирно-исторической важности. Притом перелом этот был подготовлен десятилетиями предшествующего развития писателя и отвечал особенностям его личного художнического склада. Известно замечание Ленина, сделанное в беседе с Горьким, — в первоначальном варианте горьковского очерка о Ленине оно изложено в такой форме: «...Знаете, что еще изумительно в нем. Его мужицкий голос, мужицкая мысль, настоящий мужик в нем». Глубокая, органическая народность, близость к крестьянскому складу мышления — неотъемлемые свойства творческой индивидуальности Толстого. Многие документы и материалы о нем, опубликованные посмертно, подтвердили меткость ленинской характеристики. В дневниках, записных книжках, черновых рукописях Толстого разных лет, в воспоминаниях современников о нем отражен его живейший, сочувственный, необычайно взволнованный интерес к крестьянским нуждам, быту, психологии, к народному языку и народному творчеству. Все это сказалось в его произведениях, созданных и до, и в особенности после перелома.
В первой половине 80-х годов Толстой написал ряд религиозно-философских работ, где отстаивал принцип той новой, очищенной религии, к которой он пришел в результате своих многолетних исканий: «Исповедь», «В чем моя вера?», «Исследование догматического богословия». В «Исповеди» он откровенно рассказал о пережитом им тяжелом духовном кризисе, приведшем его на грань самоубийства, и о том, как сближение с «верующими из бедных, простых, неученых людей», со странниками и мужиками помогло ему выйти из кризиса.
Однако, принимая в качестве ориентира наивные верования «неученых людей», Толстой, в сущности, был очень далек от этих верований. Он резко и гневно оспорил официальные догматы христианства, отверг обряды, веру в чудеса, церковную иерархию, проанализировал и подверг критике евангельские тексты, обвинил все существующие церкви в поддержке социальной несправедливости, «гонений, казней и войн». Та новая религия, которую он утверждал как истинно христианскую, сводилась к элементарным принципам практической этики: люби ближнего, как самого себя, прощай врагу, не противься злу. Это была религия, вызывающе неканоническая, и с точки зрения православной церкви она представляла опасную ересь. Неудивительно, что его философские работы начиная с «Исповеди» систематически запрещались царской цензурой и могли печататься только за границей. Та же судьба постигала и почти все его публицистические сочинения, написанные после перелома.
Толстой — в противовес иным не в меру ревностным «толстовцам» — и не хотел, и не мог замыкаться в пределы религиозного реформаторства. Приняв для себя как руководство к действию христианский «закон добра», он пытался сделать из него практические выводы. И это приводило его к настоятельной внутренней необходимости противиться злу буржуазно-помещичьего мира, восставать против самых его основ.
В 1881 г. Толстой с семьей поселился в Москве, чтобы дать образование старшим детям: в Ясной Поляне он проводил теперь лишь летние месяцы. Впервые писатель соприкоснулся вплотную с острыми классовыми контрастами столицы. Он не оберегал себя от тяжелых впечатлений, а, напротив, шел им навстречу. Побывал он на Хитровом рынке, в ночлежном доме Ляпина, где ютилась нищета, — и был потрясен. В 1886 г. вышла за границей его публицистическая книга «Так что же нам делать?» — развернутый, насыщенный болью и гневом обвинительный акт современному ему обществу. С пронзительной силой выражено в этой книге чувство личной вины. По мысли Толстого, каждый человек из среды имущих — соучастник преступлений, творимых по отношению к бедным и угнетенным.
В книге «Так что же нам делать?» ярко сказались противоречия мировоззрения Толстого, о которых говорил Ленин: с одной стороны — бесстрашие в стремлении «дойти до корня», найти настоящую причину бедствий масс, с другой — отчуждение от политики, наивность, утопичность предлагаемых им рецептов спасения человечества. Людям из «богатых классов», утверждал Толстой, надо осознать и искупить свою вину перед народом, прежде всего — постараться «честно кормиться, т. е. выучиться жить не на шее у других». Надо силою общественного мнения заставить каждого богатого человека взять на себя долю физического труда, необходимого для поддержания жизни общества.