В опере давали маскарад; король предполагал там находиться; убийцы решились воспользоваться переодеванием и праздничной суетой, чтобы поразить свою жертву, не обнаруживая себя. Незадолго до бала король поужинал с небольшим числом любимцев. Ему вручили письмо; он прочитал его и бросил на стол. Безымянный автор письма рассказывал, что не принадлежит ни к числу личных друзей короля, ни к числу людей, одобряющих его политику, но в качестве благородного врага считает своей обязанностью уведомить короля об угрожающей ему смерти. Чтобы внушить доверие к этому предуведомлению, автор письма описывал королю подробности его костюма в замке Гага, когда король думал, что отдыхает без свидетелей. Такие знаки признательности должны были поразить и устрашить ум короля, но он встал и отправился на бал.
Лишь только король прошел зал, его окружила, как ему и предсказывали, группа людей в масках. Невидимая рука выстрелила ему в спину из пистолета, заряженного мелкой дробью, и удар ножом поразил короля в левый бок повыше бедра. Густав не потерял присутствия духа: он приказал запереть двери зала и велел всем снять маски. Перенесенный в свои апартаменты, прилегавшие к зданию оперы, он позволил оказать себе первую медицинскую помощь, принял некоторых из иностранных посланников, говорил с ними спокойно и твердо. Великодушный до самой смерти, он с беспокойством спросил, арестован ли убийца. Ему отвечали, что он еще неизвестен. «О, дай Бог, — сказал Густав, — чтобы его имя так и не открыли!»
Пока короля переносили во дворец и оказывали первую помощь, стражи, поставленные у дверей, снимали маски с присутствующих, допрашивали их, записывали имена, осматривали одежду. Ничего подозрительного обнаружить не удалось. Четверо из заговорщиков успели ускользнуть из зала в первом смятении, прежде чем заперли двери. В зале оставался только один, который нарочно медлил и старался казаться спокойным, чтобы тем лучше выказать свою невиновность. Он вышел из зала последним, снял свою маску перед полицейским офицером и сказал, уверенно глядя ему в глаза: «Что касается меня, милостивый государь, то надеюсь, вы меня не заподозрите».
Его пропустили; преступление не имело других улик, кроме самого орудия преступления: пистолета и ножа, заостренного в виде кинжала, которые были найдены под масками и цветами на полу оперы. Оружие и открыло имя убийцы. Стокгольмский оружейник узнал пистолет и объявил, что незадолго до того продал его шведскому дворянину Анкарстрему, бывшему гвардейскому офицеру. Анкарстрема нашли у себя, он не помышлял ни оправдываться, ни бежать. Он признал свое оружие и сознался в преступлении. По его словам, намерение убить короля внушила ему скука жизни, конец которой убийца хотел ознаменовать и прославить во благо своему отечеству. Главные соучастники принадлежали к первым фамилиям Швеции: унизительная утрата прежнего могущества довела их честолюбие до преступления. В их числе был полковник Лилиенгорн. Командир гвардии, выведенный милостью короля из бедности и неизвестности, возведенный на высшие должности в армии и допущенный во дворец, он сознался в своей неблагодарности и в своем преступлении; его увлекло, как он сам сказал, честолюбие, желание командовать национальной гвардией Стокгольма. Роль Лафайета в Париже казалась ему идеалом гражданина и солдата. Это он написал безымянное письмо, в котором король уведомлялся о неудавшемся покушении в Гаге и о предстоящем покушении; одной рукой этот человек помогал убийцам, другой — охранял жертву, как бы желая подготовить для себя самого оправдание на случай угрызений совести после совершения убийства.
Вечер рокового дня Лилиенгорн провел в комнатах короля — видел, как тот читал письмо, затем последовал за ним на бал. Это был преступник-загадка: убийца, колебавшийся между жаждой крови своего благодетеля и ужасом перед своим желанием.
Почти ребенком Густав вырвался из-под опеки аристократии: раскрепощая трон, он раскрепостил народ. Став во главе армии, набранной без денег и дисциплинированной лишь с помощью энтузиазма, Густав завоевал Финляндию и уже угрожал Санкт-Петербургу. Остановленный возмущением своих офицеров, запертый в палатке стражей, он ускользнул от них и поспешил на помощь другой части своего королевства, завоеванной датчанами. Он победил этих ожесточенных врагов Швеции, и народная признательность возвратила Густаву его раскаявшуюся армию.
Густав спас положение вне государства, умиротворил народ внутри его; бескорыстный во всем, кроме славы, он имел теперь только одно честолюбивое желание — отомстить за покинутое дело Людовика XVI и вырвать из рук гонителей королеву, которой безмерно восхищался. Это героическая мечта имела один недостаток: гений Густава был больше его государства; героизм, несоразмерный со средствами, делает великого человека похожим на авантюриста и превращает грандиозные планы в химеры. Но история судит иначе: с этой точки зрения не столько успех, сколько сердце делает героя.