Историки Рима

42. О свершении самых далеко идущих своих замыслов, однако, Агриппина не смела помышлять до тех пор, пока преторианскими когортами командовали Лузий Гета и Руфрий Криспин, ибо она полагала, что оба до сих пор помнят о Мессалине и преданы ее детям. Поэтому она убедила мужа, будто соперничество префектов ведет к распрям в когортах и будто дисциплина станет строже, если сосредоточить власть в руках одного человека. Командование преторианцами было передано Афранию Бурру, который славился как выдающийся военачальник и при этом хорошо понимал, кому он обязан своим возвышением. Еще больших почестей добилась Агриппина для себя — она в колеснице поднялась на Капитолий, присвоив себе право, с древних пор принадлежавшее лишь жрецам и изображениям богов; имя ее теперь оказалось окружено подлинно религиозным поклонением: она и доныне остается единственной женщиной, которая, родившись от императора, была также сестрой, женой и матерью верховных правителей империи. При всем том главный ее защитник, Вителлий, осыпанный милостями и на склоне лет, едва не попал в число государственных преступников — таким уж превратностям подвержена судьба людей, находящихся на вершине власти. Сенатор Юний Луп донес на него, обвинив в оскорблении величия и стремлении к захвату власти. Цезарь готов был прислушаться к этим обвинениям, но Агриппина скорее угрозами, чем просьбами заставила его изменить мнение и лишить доносчика воды и огня.

538

На большем Вителлий не настаивал.

43. В тот год было множество чудесных знамений. Зловещие птицы опустились на Капитолий, от частых землетрясений рушились дома, и толпа, в ужасе метавшаяся по улицам в ожидании новых подземных толчков, затаптывала увечных. Не хватало продовольствия, начался голод, и в этом тоже люди видели кару, ниспосланную богами. Недовольство перестало быть тайным — когда Клавдий вел дела в суде, толпа со злобными криками окружила его, оттеснила, угрожая расправой, в дальний угол форума, и только отряд солдат вызволил принцепса, разогнав разъяренную чернь. Было известно, что в столице осталось припасов не больше, чем на пятнадцать дней; лишь великая милость богов да мягкая зима спасли нас от беды. А ведь в старину Италия отправляла обозы с продовольствием своим разбросанным по дальним провинциям легионам, не страдает она от недородов и теперь, но мы сами предпочитаем возделывать поля в Африке и в Египте и ставить жизнь римских граждан в зависимость от случая и от воли ветров.

44. В тот год между армянами и иберами началась война, ставшая причиной серьезных раздоров также между парфянами и римлянами. Парфянами в ту пору правил Вологез, он был сыном гречанки-наложницы и сделался царем лишь потому, что братья сами уступили ему престол; иберами владел Фарасман по праву, издавна принадлежавшему его роду, армянами брат его Митридат — по милости римлян, оказывавших ему поддержку оружием и деньгами. У Фарасмана был сын но имени Радамист, благородной внешности и невиданной силы, преданный обычаям родной страны; добрая слава шла о нем также и среди соседних племен. Радамист столь часто и раздраженно говорил о своем отце, который-де, несмотря на старость, до сих пор владеет маленьким иберским царством, что вряд ли можно было сомневаться в его намерениях. Видя приближение старости, Фарасман решил привлечь к другим целям внимание юноши, внушавшего ему ужас своим нетерпеливым стремлением к власти и любовью, которой он пользовался в народе. Он стал говорить сыну об Армении, напомнил, что после изгнания парфян сам уступил этот край брату, но посоветовал до времени держать планы нападения в тайне и действовать хитростью, дабы застать Митридата врасплох. Сделав вид, будто он не в состоянии сносить ненависть мачехи и потому поссорился с отцом, Радамист бежал к дяде. Тот принял его весьма ласково, как собственного сына, осыпал наградами и почестями, Радамист же за спиной ничего не подозревавшего царя переманил самых знатных армян на свою сторону.