Историки Рима

Итак, он принадлежал к знатному патрицианскому роду, но блеск семьи почти угас — по лености предков Суллы. Он был одинаково хорошо образован и в греческой, и в латинской словесности, богато одарен, жаден до наслаждений, но еще того более — до славы. На досуге он любил жить роскошно, но никогда удовольствия не составляли помехи важным занятиям, и, пожалуй, лишь в делах семейных следовало бы ему обнаружить больше достоинства. Он был красноречив, изворотлив и легко сходился с людьми, не знал себе равных в умении скрывать истинные свои намерения, был щедр на многое и всего более — на деньги. Не было человека удачливее его,[178]

и, однако же, до победы в гражданской смуте никогда счастье Суллы не превышало собственных его стараний, и многие не могли решить, чему обязан он более — отваге или удачливости. Что же касается его дальнейших поступков,[179]

обсуждать их мне то ли стыдно, то ли неприятно — сам не пойму.

XCVI. Когда Сулла, как сказано выше, прибыл с конницею в Африку[180]

и явился в лагерь Мария, он был совершенно несведущ в военном искусстве, но в короткий срок постигнул все до тонкостей. Вдобавок он дружески обращался с солдатами, многим оказывал услуги, когда — отвечая на просьбу, а когда — и по собственному почину, принимал же услуги неохотно и возвращал скорее, чем заемные деньги, меж тем как сам ответных одолжений ни от кого не требовал, напротив — старался, чтобы как можно больше людей были у него в долгу, вел и шутливые и серьезные речи с воинами самого низкого звания, заговаривал со многими и на лагерных работах, и на походе, и на караулах, но при этом никогда не задевал доброго имени консула или иного уважаемого человека, — как в обычае у низкого честолюбия, — и лишь никому старался не уступить первенства ни в совете, ни в деле, а многих и оставлял позади. Такими повадками и правилами он быстро и сильно полюбился и Марию, и войску.

XCVII. Потеряв город Капсу и другие важные для себя крепости, а к тому же и немалые деньги, Югурта отправил послов к Бокху с просьбою, чтобы тот поскорее вел свои боевые силы в Нумидию: час битвы настал. Но Бокх медлил, колеблясь в нерешительности меж войною и миром, и Югурта снова, как прежде, подкупил подарками царских приближенных, а самому мавру обещал третью часть Нумидии, если римляне будут изгнаны из Африки либо же борьба закончится при неизменных его, Югурты, границах. Соблазнившись этою платою, Бокх с большим войском присоединился к Югурте.

Вместе они нападают на Мария, — который уже на пути к зимним квартирам, — в тот час, когда до темноты остается едва десятая часть дня: они рассчитывают, что надвигающаяся ночь будет им прикрытием в случае поражения и не помехою в случае победы, потому что они знают местность; напротив, римлянам при любом исходе темнота доставит особые трудности. Не успел еще консул выслушать многочисленные донесения, что враги поблизости, как вот они уже появляются, и, прежде чем войско построилось или хотя бы сложило в одно походную кладь, прежде чем можно было уловить звук трубы или слова приказа, мавританские и гетулийские конники налетают на наших, но не строем и вообще не по обычаю войны, а беспорядочной толпою, как придется. Наши, хоть и испуганные неожиданной опасностью, все же помнят о своей доблести и берутся за оружие, а взявшись, защищают от неприятеля товарищей, некоторые вскакивают на лошадей и мчатся навстречу врагу. Схватка похожа скорее на разбойничий набег, чем битву. Не подняв знамен, не соблюдая рядов, сражаются конные и пешие вперемешку, одни отходят, другие падают под мечами, многие бьются с необычайной отвагою, но попадают в кольцо. Нет надежной защиты ни в оружии, ни в мужестве, потому что у врагов численный перевес и наши окружены. Наконец, старые и потому опытные воины, случайно оказавшиеся рядом, составили круг и, оборонив себя таким построением со всех сторон, сдержали натиск врага.