Истреби в себе змею

Серпента чутко следила за аурами людей у костра. Она знала — сотни бойцов-ньюменов, «истинных новых людей», воспитанных ею самой, пойдут по её слову куда угодно. Но вот с тысячами детей-индиго, собранных со всех концов планеты и похищенных из Приютов, сложнее — Змея ощущает их колебания. «Война? Зачем? Разве мы не можем поделить этот мир, который так велик, и жить рядом, вместе, не мешая друг другу? Неужели обязательно надо кого-то убивать — разве это справедливо?». Владение магией подразумевает иную этику, отличную от примитивной этики обезьяноподобных, — будь проклят этот закон, так мешающий сейчас женщине со змеёй-ожерельем на шее! Ничего, она сумеет доказать этим детям, из которых скоро вырастут воины, что иначе нельзя — никак нельзя. Или ты, или тебя — по-другому не получится. И ей помогут убедить неофитов сами несовершенные — помогут тем, что первыми бросятся на людей-индиго в слепом ужасе: в ужасе перед могущественным непонятным (и значит, опасным!) новым.

Инкарнированная в теле женщины-индиго душа друидессы древних кельтов и вдовы погибшего в Цусимском бою матроса с броненосца «Ослябя»[9] впитала в себя мудрость многих перевоплощений. Но мудрость бывает разной, в том числе и жестокой, хотя сама она полагает эту жестокость разумной…

* * *

Не найдя Хайка ни в одном из вертолётов, Мэй взбунтовалась.

— Вы убили его! — закричала она. — Убийцы, убийцы!

Она бросилась на Змею с кулаками, и той стоило немалых усилий удержать отчаянно бьющуюся и кусающуюся девчонку. К счастью для предводительницы истинных ньюменов, ослеплённая яростью Мэй не сообразила пустить в ход свои специфические способности, и вертолёт благополучно приземлился, а не рухнул вниз на полдороге вместе со всеми своими пассажирами.

Напрасно Серпента уверяла, что они и пальцем не тронули никого из воспитанников Приюта, что «призраки» пришли для того, чтобы вырвать детей-индиго из лап Попечителей, а не за тем, чтобы их убивать, — Мэй её не слушала. Змея хотела уже парализовать девочку (хотя ей очень не хотелось прибегать к насилию, доверие — материя тонкая), но тут вмешался один из находившихся в вертолёте и наблюдавших всю эту дикую сцену подростков.

Мальчишка рассказал, что ещё задолго до ночной атаки в Приюте поднялась тревога. Воспитатели бегали по этажам «как ошпаренные кипятком тараканы», заглядывали во все комнаты, проверяя, все ли воспитанники на месте, и вообще «стояли на кончиках ушей». Из обрывков их разговоров (и мыслей) паренёк понял, что пропал кто-то из детей, а как — никто из воспитателей не может понять. А одна из девочек добавила, что поздно вечером она, подчиняясь смутному чувству, выглянула в коридор и увидела неясный зыбкий силуэт, промелькнувший у выхода на лестничную площадку. И вскоре началась та самая ночная сумятица.

Мэй немного успокоилась и села в дальний угол, обхватив руками коленки, хотя время от времени поглядывала на Серпенту исподлобья. Та вроде бы и не обращала на строптивую девчонку внимания, однако Мэй чувствовала, что на самом-то деле женщина со змеиным ожерельем на шее не спускает с неё глаз: причём не в прямом смысле слова, а… И Мэй мало-помалу начала понимать, что значили слова Змеи: «Я такая же, как и ты, только постарше тебя, и умею намного больше». Именно так — умею намного больше. И в этом девочку-индиго убедила не проплавленная броня на спине солдата-охранника, а ощущение незримой — но очень прочной — нити, на которой её держала сейчас Серпента.

Вертолёты шли над самой землёй, прячась от радаров, но Мэй видела напряжённые лица ньюменов и догадалась, что сподвижники Серпенты не уповают только на этот манёвр. «Призраки» работали

— Мэй улавливала энергетические колебания, — и работа эта была не из лёгких. Девочка видела, как они уставали — кожа всё резче обтягивала скулы, под глазами сгущались сиреневые тени. Осторожно пошарив вокруг, Мэй нащупала тоненькую силовую вуаль и поняла, в чём дело: ньюмены экранировали стремительно несущиеся сквозь ночь машины от визуального и приборного обнаружения. Окружавшее вертолёты поле отличалось от того, которое окутывало подземную комнату в Приюте, хотя природа этого поля была той же самой. Но в подземелье работали «глушилки», а здесь — здесь поле генерировали люди, без помощи какой-либо техники.

«Вот это да! — с уважением подумала она. — А я — я смогу когда-нибудь вот так же…?» — и вдруг поймала чётко различимую мысль Серпенты: «Конечно, сестрёнка!». Ниточка-привязь работала исправно.

Они летели недолго — меньше часа. Один из ньюменов вдруг пошатнулся, лицо его побелело, и он бессильно осел на пол кабины, свесив голову на грудь. Змея тут же сделала жест ладонью — вниз, — и вертолёты один за другим дружно пошли на посадку.