Истребитель

– Да ничего особенного, – пожал Дубаков толстыми неудобными кожаными плечами. – Полюс как полюс. Народу никого.

– Ну и ладно, – неожиданно легко согласился Волчак. – Но что разбудил – это хорошо. Все время дрянь какая-то снилась. Причем детство. Тысячу лет не снилось, а тут – на.

– И что же? – полюбопытствовал Дубаков.

– Дрянь в целом, – повторил Волчак. – Детство мое в целом было дрянное. Доложи мне, Дубаков, показатели.

3

Летчики знают, что всякий полет – концентрированное отражение предполетных ситуаций: они его как бы предсказывают, но в форме аллегорической, и только умный высчитает тот сдвиг, с помощью которого можно эти намеки разглядеть. Когда на последних неделях подготовки в АНТ вписался Баженов и задел крыло, Волчак сразу понял, что ближе к концу полета случится какая-нибудь непредвиденная херня, так оно и вышло. На тридцать девятом часу полета, когда рулил Дубаков, они вошли в густую облачность и быстро обледенели. Самолет перегрузился, на нем была сантиметровая ледяная шуба, Волчак скомандовал резкое снижение, и тут Дубаков в ужасе увидел, что прямо в лобовое стекло резко выбросило просто-таки массу воды. Это могло быть только одно – лопнул расширительный бак водяного охлаждения. Почему так вышло? Допустим, замерзла трубка, отводящая пар, пар перестал отходить и разорвал бак, и теперь головки цилиндров не будут омываться водой, а это значит – через пять минут мотор взорвется, разлетится к такой-то матери. Дубаков стремительно убрал обороты и принялся отчаянно качать воду вручную, но насос воду не брал, поршень двигался с ужасной легкостью, и тело у Дубакова стало таким же легким, ватным. Садиться было некуда. Волчак все понял – вообще был быстрый, когда надо, – и ринулся вспарывать резиновый мешок с запасом питьевой воды. Мешок, однако, застыл, незамерзшей воды там было от силы три литра. Тут осенило Чернышева. Ссать в полете надлежало в резиновые зонды, потом всю мочу сдать на анализ, медики не шутя называли ее бесценной. Шары, заорал Чернышев, шары! Они висели в относительном тепле. Чернышев с Волчаком слили содержимое в запасной бак, и ручной насос, мать его, заработал; это было невероятно, но они выгадали минимум полчаса. За это время Дубаков сообразил, что бак цел, но трубка действительно замерзла, давление в системе возросло и сработал редукционный клапан, от чего еще никто не умирал. Он выбросил многовато воды, это было худо, но не катастрофично. Вдобавок не осталось шаров для малой нужды, и ссать теперь, предположил Волчак, придется прямо в бак: как прекрасно устроен человек, сказал он, как хорошо он пополняет все запасы, как он прямо вот сам является деталью самолета, – что я и отмечал в городе Парижске! Давайте, однако, пожрем. Извлечены были задубеневшие яблоки, твердые ледяные апельсины и вполне кондиционная курятина. Апельсин мой ледяной, запел Чернышев, поговори-ка ты со мной! Дубаков вгрызся в курицу. Ты подгорна, ты подгорна, широкая улица, – закричал он, – по тебе никто не ходит, ни петух, ни курица, а если курица пойдет, то петух с ума сойдет! В этот момент они поняли, что долетят. Великое дело жратва!

4

С появлением под крылом живой нормальной суши, хотя и льдистой, и болотистой, и безлюдной, пошла чистая радость, испытанная, вероятно, Колумбом, когда он после тошнотной океанской зыби поплыл вдоль зеленых берегов. Было в принципе понятно, что не Индия, но все равно радостно. Дубаков отбил радиограмму: задание в основном выполнено жмем руки приветствуем! Высота была три тысячи, прекрасный антициклон, словно стоило влететь в Западное полушарие – и все пошло блестяще. Погоду, правда, предсказывали неровную, но где, когда мы видели ровную погоду? Чернышев пошел записывать сводки, Волчак взял штурвал, Дубаков улегся на расстегнутый спальник. Не спалось, потому что недавнее напряжение еще гудело во всем теле, и Дубаков сказал мечтательно: почти как тренировочный полет… Волчак расслышал и ответил: так к нему и относись. «А какой следующий?» – спросил Чернышев, готовый к новым подвигам. Через Южный, проревел Волчак. Господи, там-то что делать, одни пингвины… Вот именно, сказал Волчак, там никого нет и никому не надо, и значит, это самое наше место. Точно, сказал Дубаков, мы сделаем там курорт.