Истребитель

Голубев долго не мог заснуть, выходил курить. К нему вдруг присоединился младший брат – вышел из дому и встал рядом, свесив обезьяньи руки, смотрел на океан, и глаза его странно светились, почти как у зверя. В ночном океане, на мертвой воде, тоже плясали странные отблески на горизонте – всплывали, может быть, фосфоресцирующие существа. Было в этом нечто совсем непонятное – что он, Голубев, пацан из Замоскворечья, тут сейчас делает и кто с ним рядом стоит. Если бы младший брат сейчас на хорошем польском запел бы «Hej, tam gdzieś znad czarnej wody», Голубев бы, наверное, умер от разрыва сердца, но абориген стоял молча. Голубев предложил ему папиросу, тот с любопытством взял, понюхал и сунул в карман. Наконец Голубев заснул, а утром старший брат, собираясь отвезти их к самолету, вдруг серьезно сказал Гриневицкому на своем как бы не английском, каком-то рубленом твердом языке: тот, кто сюда попал, тот уж точно вернется. Уж это примета. Лучше уж вам не улетать, вы все равно вернетесь. Гриневицкий похлопал его по плечу, и скоро они взяли курс на Джуно. Ужасно выглядели с воздуха эти черные дома.

«Nie ma mowy, żebym tu wrócił», – прошептал сквозь зубы Гриневицкий.

– Что это ты? – переспросил Голубев.

– Черта с два я сюда вернусь, – прошипел Гриневицкий.

3

В 1880 году канадцы Харрис и Джуно открыли золотое месторождение на 58 градусах 21 минуте северной широты и 134 градусах 30 минутах западной долготы. Выросший вокруг него поселок поименовали сначала в честь инициатора всей экспедиции немца Пилца, но Пильцбургом он назывался лишь до того, как Харрис нашел прославленный впоследствии самородок «Голова лося» и подпоил прочих старателей так, что поселок назвали Харрисбургом. Начальник охраны Роквелл недолго терпел этот произвол и подпоил старателей, охотно проголосовавших за новое название – просто Роквелл; но год спустя Джуно вновь подпоил их так, что с этого времени поселок назывался Джуно. Портрет Джо Джуно украшал теперь мэрию – суровое квадратное лицо, усы скобкой, глаза глядят в то самое будущее, которое всегда за неудачников. Пятьдесят лет Джо Джуно был никто, а в восьмидесятом стал основателем города. Будущее – ненадежный союзник, но у неудачников других нет.

Прибыли в Джуно вечером, Голубев сбился и плохо понимал, какой идет день; было чувство, что они в вечных сумерках кружат вокруг полюса. Люто хотелось спать, но неизбежные процедуры несколько развлекли Голубева: он заполнил бумаги, дал переписать все их данные, их напоили очень хорошим кофе и отвели в музей города, где под стеклянными колпаками красовались восковые темно-золотистые копии главных самородков в натуральную величину. Тут был и «Голова лося», с которой начался город, и «Хвост дракона» – в самом деле треугольный и пупырчатый, и «Профиль Мефисто». За пятьдесят лет, с гордостью пояснил мэр, рудники Джуно принесли Америке более трех тонн золота из тех одиннадцати, которые дала Аляска в целом; Голубев уважительно свистнул, Грин уважительно кивнул. Дальше был банкет с золотоискателями, то есть какой банкет? В Джуно не признавали дипломатических тонкостей, это был город старателей и их жен, город вокруг рудника, со старательскими вкусами и навыками. На втором этаже в зале заседаний накрыли длинные грубые столы, на них стояли бутыли спирта и лежали куски жареной оленины, в центре – огромный открытый пирог с рыбой, и люди за этими столами были совсем колхозного вида, но чем-то неуловимо отличались. Представим себе обветренного колхозника, о котором пишет Джек Лондон. Такой колхозник всю жизнь работает на себя, хотя живет среди таких же в обстановке сурового братства. Неужели весь секрет в том, что колхозники возделывают скучную картошку, а золотоискатели ищут веселое золото?