Истребитель

Гриневицкий и Голубев расписались в книге почетных гостей, причем Грин записал «Greatings!

» – что было неправильно, но странно соответствовало духу величия, который их объединял. Они были великие ребята – те, что искали золото, и те, что перегоняли крылатую машину из одной части света в другую. Гриневицкий сказал тост, по духу что-то вроде арии тореадора – «Тост, друзья, я ваш принимаю, тореадор солдату друг и брат!», – и хотя многократно отнекивался, его принудили выпить чашу дружбы. Спирт оказался беспримесным и даже легким, совсем не тем, какой, случалось, Голубев пил в Москве. Оленину он ел не впервые и различий не заметил. Зато ему показалось, что язык он теперь понимает гораздо лучше. Золотоискатели рассказали, что настоящие сокровища должны скрываться на шельфе, но они достанутся сыновьям или внукам; Аляска богата не только золотом, но и платиной, и цинком, и все это пригодится, в том числе авиации. Разговор перешел на авиацию. Грин сообщил, что до выхода в космос остаются годы, максимум десятилетие, золотоискатели уважительно покивали. Один из них, Стейтон, признался, что до переезда на Аляску был школьным учителем, детей ненавидел, а настоящую жизнь почувствовал только здесь. Климат, конечно, климатом, но такой красоты тоже больше нигде нету. Гриневицкий широким жестом позвал разрабатывать прииски у нас, пообещав: у нас тоже красота. Вспомнили, сколько американцы понастроили в последние годы, сколько народу спасается от депрессии на стройках Сибири, – такого масштаба, признал мэр, у нас еще нет; так у нас и уровень был ниже, снисходительно признал Гриневицкий, есть от чего отталкиваться. Потом пели: золотоискатели надрывно исполнили балладу о машинисте паровоза, который спас пассажиров своего поезда в Вогане, Техас, и негры, которых никто не угнетал, спели необыкновенно красивый псалом. Грин ответил своей «Козак млодый», Голубев впервые в жизни пожалел, что толком не учился ни на чем играть и не знает народных песен, и вспомнил только «Калинку-малинку», которую, как оказалось, знали все.