Истребитель

Он, однако, один раз позвал ее в «Известия» выпить кофе. Это был вариант компромиссный, к которому Бровман прибегал, не желая испугать девушку серьезностью намерений: вроде бы на службе и все же в буфете. Буфет «Известий» был хорош, гости в нем любили посидеть, буфет как бы делал Бровмана еще большим американцем – в каждой американской редакции, он знал, был бар. У нас, конечно, все бы запили, у нас ничего не бывает вполовину. В этом баре Бровман чувствовал себя надежней, чем в любом московском кафе, здесь он был в своей вотчине. Очень быстро ему стало не о чем говорить с этой Надей. Он мог бы, как в молодости, рассказывать о себе и слушать о ней, но сейчас было не время рассказывать о себе. Вообще вся любовь, все, что при этом делают, – включая и постель – изменилось. Все были теперь деловитые люди со сверхзадачами, все сходились быстро и так же деловито. Надя была без сверхзадачи, такой задачей, видимо, был у нее Гриневицкий, и ему только такая и была нужна – способная жить им. Бровман мимолетно подумал, что это все отошло, и сам он отошел, каким был когда-то. Он, прежний, мог бы увлечься Надей, а теперь ей предстояло, вероятно, засохнуть в одиночестве или выйти замуж за инженера. Человек теперь был либо герой или летописец при героях, либо инженер. И Надя очень быстро поняла, что Бровману скучно, и потом он увидел ее всего единожды, при совсем других обстоятельствах; почему-то так и почувствовал, что этот раз – предпоследний.

Между тем невеста Грина была права – искали действительно кое-как. Как-то молча и солидарно было решено, что ничего не выплывает и никто не спасся. Возникла вдруг версия нижегородского географа Бельского, что в силу гигантской магнитной аномалии в Якутии приборы солгали, маршрут нарушился и самолет мог упасть в озеро Боух-Нельде, что означает «Семь мертвых». Как раз и упали всемером, да еще в тех местах аномалия, и выходило, что искать надо там. Бельский снарядил следующей весной экспедицию, пошел с опытными туристами и утверждал, что один якут видел труп в летной форме, а другой – обломок приборной доски, но якут отказался выезжать из стойбища, а вызвать дополнительные силы для поисков Бельский не мог. Примечательно, что никто больше не видел самого якута, а год спустя не нашли уже и Бельского. Какая-то в самом деле магнитная аномалия пожирала людей бесследно, иногда оставались только странные девушки, а иногда и девушек забирали. Наконец летом нашли рифленый обломок крыла, но всем было ясно, что к Гриневицкому это отношения не имеет: не он ли так гордился гладким крылом своего бомбера? Могло, конечно, подумал тогда Бровман, легко могло при падении ли, при иной катастрофе так смять гладкое крыло, чтобы оно стало рифленым; вот был бы памятник всей судьбе Гриневицкого! Но мысль эту он решительно отогнал.

Поиски Н-209 имели ряд побочных эффектов. В сущности, вся история, экономика и филология СССР были побочными эффектами его стремления в стратосферу, так это представлялось Бровману, ибо он умел заниматься лишь главным делом – другого не признавал. Так доказательство теоремы Ферма, в течение четырехсот лет никем не доказанной и неохотно сдавшейся лишь за пределами большой истории, привело к появлению нескольких новых областей алгебры, любопытным физическим гипотезам и даже созданию одного прибора, с замечательной хитростью выявлявшего поддельные трамвайные билеты.