Исцеление в жизни и смерти

Из такой позиции наблюдателя мы можем уловить отблеск того, каким может быть глубочайшее исцеление, доступное человеку: это исцеление, в основе которого лежит способность учиться у телесной болезни, «извлекать уроки» из неё. Исцеляются те, кто при встрече с неизвестным позволяет любви занять место страха, а вниманию – прикоснуться к сопротивлению. Возможно, это прозвучит странно: однако можно сказать, что исцеление – это не столько телесное изменение или устранение болезни, сколько способность открываться всему этому сердцем. Это значит, что мы отнюдь не теряемся в отождествлении с прежними сомнениями или страхами, но воспринимаем то, что возникает в каждом мгновении, с глубоким принятием – «Какая неожиданность!», снова сомнения, снова страхи. Они возникают не в первый и, конечно, не в последний раз. В этом случае «моё сомнение», «мой страх», «моё сопротивление» просто напоминают о необходимости более глубокого анализа, более сострадательного принятия мгновения, в котором присутствуют этот ум, этот страх, это сопротивление, общие для всех нас. Исследование своего отождествления с сомнением, страхом или старыми привязанностями, которые всегда усиливали боль, закладывает фундамент для новой уверенности. У нас появляется в запасе ещё один миг доверия, чтобы сделать новый шаг, чтобы испытать открытость – хотя бы на тысячную секунду дольше – тому, от чего мы отворачиваемся. Открыться старым вещам по-новому, пережить этот страх, этот гнев, эту любовь и милосердие. Когда то, что препятствует исцелению, более явно выступает из тени, исцеление обретает большую глубину.

Понимание того, что это не «моё тело и моя боль», но боль вообще, порождает следующий вопрос: «Тогда кто переживает эту боль, боль вообще?» Тогда мы пытаемся понять, «кто» болеет, «кто» страдает, какая из многочисленных изменчивых личностей и сторон индивидуальности является источником этих неприятных ощущений. Мы видим тысячи мыслей и ощущений, которые, быстро сменяя друг друга, возникают и растворяются в безграничном просторе чистого внимания.

Когда мы пытаемся понять, «кто» смотрит, «кто» исцеляется, «кто» исцелён, ум просто без всякого объяснения констатирует: «Это я». Но кто является этим «я», на которое ссылается ум? Может быть, это некая часть нас, которая нуждается в исцелении? Некая идея самих себя? Или это просто какой-то давнишний сон, только запоздалая мысль, какая-то непрестанно поддерживаемая иллюзия, верность которой сохраняют все страдания нашей жизни? Как же эти страдания связаны с «я»? Как они порождают следующие заключения: «Я – это страдание», «Я – этот рак»?

Можно заметить, что каждый раз, когда мы говорим «я есть это» или «я есть то», в этих словах слышится что-то неправильное. Почему-то мы ощущаем некую неполноценность. Будто не существует какого-либо явления, которым можно полно определить всё, что выражают собой слова «это я». Будто любое отождествление оставляет в нас некоторое чувство подавленности и омертвелости, утраты какого-то более свободного пространства, стоящего выше всяких определений. Как будто отождествление с «этим» или «тем», выражаемое в таких словах, как «я плотник, я мать, я мужчина, я женщина, я человек, больной раком, я родитель, я духовно ищущий человек, я целитель, я помогаю людям осознанно умирать, я – тело, я – ум», – всё это лишь тёмные линзы, которые не позволяют ясно воспринимать безграничное бытие.

Все отождествления с «этим» или «тем», за которые мы так долго держались, которым, как нам казалось, следует соответствовать, лишь заставляют нас ещё больше чувствовать себя притворщиками, ощущать свою неполноценность. Какое бы явление мы ни отождествили с «я», этого всегда недостаточно. Сущность, на которую указывают слова «это я», стоит выше всяких определений и ограничений. Понятно, что представление о том, что «я есть это» ведёт к убеждению «ты есть то, которое является определением разделённости, того, что творит меня и другого, это основа всякого страха, зазор между умом и сердцем. Когда «я», являющийся «тем» или «этим», личность, страдающий уходит, переживается лишь «естьность», всеобщее, вечно исцелённое, сама природа бытия.

На самом деле, если бы нам пришлось составить список всего, чем мы, по нашим представлениям, обладаем или являемся, то он показал бы, что отделяет нас от нашей истинной природы, от самого Бога. Но когда мы подходим к процессу исследования в духе доверия и полного неведения, то видим эту непроизвольную, бессознательную преграду, лишающую нас естественной способности к исцелению.

Погружаясь глубже, переживая, как «я» отделяется от «есть», мы ослабляем качество «привязчивости», которое заставляет нас крепко держаться за наши несчастья, что повторяются снова и снова. Становится всё меньше и меньше страха, заблуждений или даже боли, за которые можно цепляться; всё меньше проявляется в нас тот, кто может бояться. Как выразился один пациент, вылечившийся от рака: «Это не столько процесс потери себя, сколько обнаружение того, что присутствует на самом деле».