Исцеление в жизни и смерти

Пожалуйста, сделайте несколько спокойных вдохов,

Мы переходим

С одного уровня на другой.

Как во всяком развитии или во время смерти,

Нужно оставить всё

При переходе,

Чтобы двигаться дальше.

Доверьтесь происходящему,

С лёгкостью оставьте всё,

Спокойно двигайтесь вперёд.

13

Чьё тело, кто болен?

Когда несколько лет назад меня пригласили провести семинар совместно с одним известным целителем, за пару минут до его начала ко мне подошёл журналист местной газеты и задал следующий вопрос: «Кто вы – целитель или человек, облегчающий людям смерть?» На что я недолго думая ответил: «Не знаю».

Этот вопрос чем-то напомнил мне другой: «Следует ли мне и дальше стремиться к исцелению или лучше дать себе умереть?» Вопрос репортёра был порождён тем же разделением на жизнь и смерть, что звучит в этом вопросе – заблуждением, которое не позволяет нам глубоко исцелиться и проживать свою жизнь в полную силу. Оба вопроса исходят из предпосылки, что смерть противостоит жизни. В них слышится: «Жить или умереть?» Но жизнь – это процесс, и смерть – лишь одно из событий в этом обширном потоке. Суть не в выборе: жизнь или смерть, исцеление или умирание, но в жизни, которая вбирает в себя смерть, в исцелении, вбирающем в себя всё. То есть мы проживаем свою смерть, исцеляемся, умирая.

После семинара мы с Ондреа анализировали вопрос, заданный репортёром. В каком-то отношении он был похож на дзенский коан: на него невозможно было ответить, и в то же время ответ был самоочевиден.

Когда мы поразмыслили над этим вопросом, стало ясно, что наша работа – даже написание этой книги – нацелена не на то, чтобы «осознанно умирать» или быть «всесторонним целителем», но чтобы мы могли стать паломниками на пути, что вслепую нащупывают дорогу к истине, что непрестанно творят своё тело в уме и непрестанно созерцают проявления ума в теле. На обширном экране сознания всё можно видеть предельно ясно – как раскрывается сердце, как непостоянно каждое мгновение.

На пути пилигрима любые заслуги – только лишняя поклажа, которую придётся с собой тащить, и, скорее, она вызывает усталость, чем приносит удовлетворение. Любые самоопределения, даже «умирающий» или «целитель» тогда видятся лишь как очередные модели, очередные представления и сны, разграничения, существующие в уме, сущности, притягивающие наше страдание. Они только усиливают нашу отдельность, выделяют нас и приводят к страданию. Ведь каждый раз, когда возникает особость и разделённость, будь то страх или гордость, экстаз или влюблённость, сомнение или заблуждение – настолько сильные, что возникает отождествление с этими качествами, ощущение, будто мы являемся только ими, исцеление приостанавливается, а связь с всеобщностью ослабляется. Когда мы находимся в ловушке нашего отдельного ума, наше отдельное тело почти утрачивает ко всему открытость.

Поэтому здесь возникает ещё один вопрос: «Что мешает нам прямо сейчас увидеть, в каком направлении может развиваться наше естественное исцеление?» И тут же сердце шепчет, что только ошибочное отождествление нашего «я» с телом удерживает нас в отдельности. Такая же узкая идентичность, как обнаруживается, во многом присутствует в уме/теле, отождествляющем «я» с этой болью. Только моё тело, моя боль – именно они воспринимают болезнь или травму как личную неудачу. Но когда сознание начинает видеть их как «эту боль в этом теле», в Большом теле и Большом уме словно бы возникает пространство для исцеления. Затем границы наших прежних отождествлений с болью и болезнью размываются, а ум/тело получает возможность ещё глубже проявить ту широту и гармонию, из которых можно черпать исцеление.

Так ощущают себя люди, которые стали видеть не «свой ум, свой гнев, свой страх, свою проблему, связанную с исцелением», но относиться к этим былым преградам и препятствиям как к «этомууму, этому гневу, этой трудности, мешающей исцелению». Они перестали – что было очень заметно – принимать своё страдание близко к сердцу. Когда каждый стал вместо своего ума видеть ум вообще, все проблемы обрели возможность решения. Эти люди стали устанавливать связь со своим умом, а не отгораживаться от него. Тогда ум и тело из тюремной камеры превратились в учебную аудиторию.