Италия. Под солнцем Тосканы

Очистите от кожицы и нарежьте 6 средних груш (или персиков, или яблок) и разложите в смазанную маслом форму для выпечки. Посыпьте 1 чайной ложкой сахара. Взбейте 4 столовые ложки масла и ¹/₂

стакана сахара. Вбейте 1 яйцо и ²/₃

стакана сливочного сырка. Добавьте 2 столовые ложки муки и хорошо вымешайте. Фрукты выложите сверху ложкой. Выпекайте при 180°С до загустения (около 20 минут). С лихвой хватит на 6 персон.

Благородный город Кортона

Итальянцы всегда поселялись над своей лавкой. В палаццо — дворцах богатых семейств — на уровне земли имеются арки, сейчас заложенные кирпичом, с остатками каменных прилавков, где раньше хозяева дворцов продавали солёную рыбу, доставая её из бака, или нарезали фаршированного поросёнка. Проходя мимо этих арок, я всегда провожу рукой по истёртым каменным прилавкам. Из столь необычных окон, расположенных у самой земли, продавали домашнее вино. Первые этажи некоторых домов знати служили складами. Сегодня банк в Кортоне, услугами которого я пользуюсь, занимает нижнюю часть дома великих Лапарелли, построенного на фундаменте эпохи этрусков. По ночам открываются окна верхних этажей, и в них видны старинные канделябры. Вдоль главных торговых улиц стоят величественные здания, первые этажи которых занимают магазины, продающие скобяные товары, посуду, продукты питания и одежду. А многие здания, по-видимому, изначально задумывались как торговые лавки.

По фасадам можно судить, как часто у владельцев менялось настроение. Дверь должна быть здесь — нет, здесь, — и вместо арки сделаем-ка окно. И не следует ли нам присоединить это здание к соседнему, или теперь пусть будет сплошной новый фасад для этих трёх средневековых домов, поскольку наступило Возрождение? Средневековый рыбный базар превратился в ресторан, частный театр эпохи Возрождения стал выставочным залом, каменные раковины по-прежнему готовы принять потоки воды, готовы к приходу женщин с бельевыми корзинами.

Но часовщик в своей крохотной лавочке под лестницей дома одиннадцатого века, в котором расположен городской магистрат, был здесь всегда, на протяжении нескольких веков. Только раньше он просеивал белый песок с пляжей Тирренского моря для чьих-то песочных часов, наблюдал, как водяные часы роняют каплю за каплей, а теперь меняет батарейку в швейцарских часах студента, прибывшего по обмену. Я никогда не видела, чтобы он стоял; спина у него, должно быть, согнулась колесом за долгие столетия от вечного наклона над мелкими деталями. Его глаза скрыты за толстыми линзами и кажутся вытаращенными. Он всегда работает при свете лампы, направленном на колесики и золотые треугольники, на чёрные цифры, обозначающие часы, ссыпавшиеся с белого циферблата, на разбросанные по столу «четвёрки», «пятёрки» и «девятки».

Преподавательская деятельность, которой я занимаюсь, тоже бессмертна, но я не отдаю себе в этом отчёта, потому что работаю не в старинном здании. В сущности, здание моего университета первым подвергнется разрушению при следующем землетрясении, оно обречено на гибель. Будущей осенью нам предстоит переезд в новое здание, более сейсмоустойчивое. Нынешний Дом гуманитарных наук послевоенной постройки устарел: реконструкция проводится каждые пятьдесят лет.

Здесь же сапожник, кажется, никогда не покидал свой смахивающий на пещеру закуток, в который вмещаются, кроме него самого, только его верстак, полка с инструментами, башмаки, ожидающие хозяев, и остается немного места втиснуться одному клиенту. Красный сапог, вроде того, который надет на ангела в Епархиальном музее, мокасины фирмы «Гуччи», целый ряд тёмно-синих лодочек и поношенный рабочий башмак, который по виду весит больше новорождённого младенца. Небольшой радиоприёмник тридцатых годов вещает про погоду на остальном полуострове, а мастер протягивает мне отремонтированные сандалии и говорит, что их хватит на годы.