И действительно, начало управления было малоприятно для Цицерона. Во время своего путешествия, когда он проезжал через Самос, депутация италийских откупщиков, живших в провинции, явилась к нему с приветствиями и просила сохранить в своем эдикте некоторые распоряжения его предшественника.
[417]Высадившись в провинции, он остановился на некоторое время в Лаодикее для наблюдения за правильным обменом на местную монету сумм, привезенных им из Италии. [418]Среди этих забот он скоро пришел в ужас от царившего в войсках беспорядка. Армия, которая должна была служить для защиты провинции от парфян, была раздроблена на мелкие отряды для службы у италийских ростовщиков, опустошавших провинцию и пользовавшихся солдатами, чтобы силой собирать деньги со своих упрямых должников. При этом рассеянии армии пропали три когорты, и никто не знал, что с ними случилось. [419]Можно себе представить, какое действие произвело на Цицерона известие, что в августе враги перешли Евфрат со значительными силами. Он думал сперва, что его сирийский товарищ сумеет отразить парфян, но узнав, что Бибул еще не прибыл в Сирию, написал сенату слезливое письмо с просьбой о помощи: провинции и их доходы находятся в опасности; нужно послать ему италийских солдат, потому что азиатские рекруты ничего не стоят и неблагоразумно было бы доверяться союзникам, тяготившимся дурным римским управлением. [420]Однако (и это было доказательством его гражданского усердия, так же как и его ловкости) он сделал со своей стороны все, что мог: собрал немного бывших у него солдат и двинулся с ними на защиту дороги из Каппадокии на случай, если парфяне решатся вторгнуться в провинцию — Азию. Границу Киликии со стороны Сирии действительно было легко защитить с небольшим войском. Узнав вскоре, что парфяне вторглись в Сирию и двинулись к Антиохии, он быстро перешел на эту границу, 5 октября прибыл в Таре, откуда направился к горной цепи Амана. Но, получив около 10 октября известие, что Кассий разбил парфян под Антиохией и что враг отступил, Цицерон, подумав немного о своем кошельке и о кошельках своих солдат, предпринял экспедицию против варварских племен, живших разбоем в горах Амана. По совету своего брата и Промптина, он дал небольшое сражение, осадил город Пинденисс и получил от своих солдат титул императора. Он захватил рабов и лошадей, продал захваченных рабов и разделил вырученные деньги между солдатами. Потом удовлетворенный тем, что и он за два месяца стал генералом, возвратился в свою провинцию.
[421]Письмо Цицерона с просьбой о помощи и письмо Кассия с известием о победе прибыли в Рим одновременно и были прочитаны в сенате на одном и том же заседании в конце ноября.
[422]Одно письмо сгладило впечатление, произведенное другим. Решили, что страшный враг побежден, и никто в Риме не думал о нем более.КАМПАНИЯ КУРИОНА И ЗАБОТЫ РИМСКОГО ПРАВИТЕЛЯ
Для Цезаря наступили тревожные дни. После смерти Юлии ничто ему более не удавалось: поражение Красса, смерть Клодия, восстание Верцингеторига, неопределенное поведение Помпея, новая война, разразившаяся в 51 году в Галлии, сильно осложнили его положение. В то время как несколько лет тому назад ему приписывали заслугу всех счастливых событий, случавшихся в республике, теперь большинство людей были склонны делать его ответственным за все несчастья: за опасности, повидимому, угрожавшие на Востоке, за бесконечную войну в Галлии, безграничное взяточничество и полное разложение государства. Последние заявления Помпея в заседании 30 сентября еще сильнее поколебали его кредит, показывая вероятность разрыва между двумя друзьями. Говорить дурно о Цезаре и презирать его было теперь почти обязательно для всех порядочных людей, аристократов, элегантной и модной молодежи. Катон громко говорил, что намерен начать против него процесс и добиться его осуждения на изгнание тотчас же по окончании срока его командования.
[423]Много лиц, бывших его поклонниками в прошлые годы, теперь возмущались им, и сам благоразумный Аттик требовал у него возвращения 50 талантов, которые дал ему до его консульства. [424]За все эти неприятности Цезарь мог найти очень слабое утешение в признательности мелких предпринимателей, [425]которым он дал и продолжал давать много работы, простого люда, ремесленников и вольноотпущенников, у которых смерть Клодия оживила ненависть против знатных.