Юлька в стране Витасофии (сборник)

Парень оказался прав: ругаясь и толкая Сократа в спину, Ксантиппа и Мирто потащили философа прочь.

— В каждой бочке с медом всегда есть ложка дегтя, — подытожила увиденное Сова и девушки отправились дальше.

Пользуясь хорошей погодой, кое-кто из торговцев разложил товары на столиках, вытащенных на тротуары. Девушек заинтересовала блестевшая чешуей рыба — в основном тунцовых и осетровых видов, — которой бойко торговал пожилой, с глазами навыкате, грек.

Пока девушки рассматривали рыбу, к очереди подошел худощавый, одетый в хламиду мужчина.

— Что ты здесь делаешь, Менедем? — обратился мужчина к стоявшему в очереди парню, длинные завитые локоны которого были подхвачены обручем.

— Покупаю еду, учитель, — поклонившись, ответил парень.

— Ты плохо слушал мои лекции по софизму, — резко сказал мужчина. — Еда — это общее понятие, а рыба — отдельное. Поскольку эти понятия различны, рыба не является едой.

— Вы несомненно правы, уважаемый Стильпон, — уныло взглянув на уменьшающееся количество рыбы на столике, согласился Менедем и, выйдя из очереди, зашагал прочь. Между тем Стильпон тщательно осмотрел рыбу и, одобрительно цокнув языком, пристроился в конец очереди.

— Вам не стыдно, господин философ! — возмутилась Юлька. — Вы подрываете свои же доводы.

— Ничуть, — отозвался Стильпон. — Доводы мои при мне, а вот рыбку того и гляди распродадут.

— Не зря слово «софисты» позже стало ругательством, — сверкнула глазами Юлька и повела своих спутниц дальше.

Дорогу девушек пересек человек с зажженным фонарем, высматривающий кого-то в толпе.

— Кого ищешь, Диоген?[63] — спросил, поздоровавшись, прохожий.

— Человека, — проходя мимо, односложно ответил Диоген.

— А кто тогда вокруг? — шепотом спросила Мышка у Юльки.

— Наверное, он ищет идеального человека, — пояснила Юлька.

— Нашел где искать! — фыркнула Мышка и едва не упала, наткнувшись на огромный пифос (сосуд для вина), в котором спал грязный, одетый в набедренную повязку человек.

— Чего надо? — высунув лохматую голову из пифоса, спросил грязнуля.

— Ничего, — испуганно сказала Мышка. — Простите за беспокойство.

Голова вернулась в пифос.

— Кто это? — обратилась Мышка к Юльке.

— Бродяга, — ответила Юлька.

— Ошибаетесь, — вмешалась Сова. — В пифосе живет кто-то из киников.[64] Их идеал существования — простота. Даже воду пьют не из кружки, а из горсти.

— Удивительно, что в маленькой Греции в древности существовало так много оригинальных теорий, — заметила Юлька. — В Афинах даже философские школы были: Платоновская Академия и Ликея Аристотеля.

— А также эпикурейцы, собиравшиеся в Саду, и стоики под «Расписной стоей», — дополнила Сова.

— Послушай! — толкнула Сову Мышка.

Стоявший недалеко от девушек мужчина в скромном сером плаще отчитывал нарядно одетого юношу: — Нельзя говорить одно, а делать другое.

Утверждаешь, что ты стоик, а занимаешься мотовством.

— Но я не виноват, уважаемый Зенон, что у меня много денег, — оправдывался юноша. — Должен же я их тратить.

— Так и повар может сказать: я пересолил, потому что в солонке было много соли, — сердился Зенон. — Довольствуйся необходимым. Лишнее — в том числе и деньги, — отдай тому, кто без них страдает. Стоик Ксенократ, когда царь Александр Македонский[65]

прислал ему груду золота, отправил все обратно: «Ему нужнее».

— Это тот Зенон, чьими апориями нас устрашал грот? — спросила Юлька у Совы.

— Да. Всего им создано сорок апорий. Человек удивительного мужества!

Когда его арестовали за участие в заговоре против тирана Неарха, Зенон на допросе откусил собственный язык и выплюнул Неарху в лицо, — за что живым был истолчен в каменной ступе.

Разговаривая, путешественницы дошли до конца улицы и повернули в сторону таверны. Подойдя к ее двери, услышали, что внутри таверны кто-то ссорится. Этим «кто-то» оказался долговязый парень, выкрикивавший пожилому, с лысой головой мужчине:

— Все великие люди были чьими-то учениками. То, что наш Аристотель учился у вашего Платона,[66] лишь доказывает могущество его гения, сумевшего оттолкнуть платоновскую теорию о раздельном существовании мира идей и мира вещей и объяснить бытие как объективный мир, где существование является формой сущности. Ты согласен, Аристарх?

— Никто не отрицает мудрости Аристотеля, — защищался Аристарх. — Созданное им учение об онтологии и категориальный аппарат стали фундаментом большинства философских теорий. Но Аристотелевская теория утратила сократовский принцип превращения философии в способ мышления каждого человека, она доступна немногим. Тогда как диалоги Платона понятны всем.

— Строящий корабли плотник не может знать то, о чем осведомлен вылепливающий амфору гончар, — пожал плечами долговязый. Миролюбивое поведение противника подействовало на него успокаивающе. — Философия становится специальностью, это неизбежно.

Чтобы не стоять, девушки прошли в зал и сели за стол рядом с Брианом, слушавшим, как и они, дискуссию.