Юрий Ларин. Живопись предельных состояний

В этом возрасте мы знали уже и Уланову, и Лепешинскую, и Дудинскую, и Плисецкую. Восхищались их творчеством. Смотрели киножурналы, и там все это было показано. И когда мы приехали в Москву (а нам дали несколько деньжат), так я сразу купила фотокарточки всех этих знаменитых балерин. Книжечки-раскладушки про их роли. Все деньги потратила на артистов.

Юра же не забывал о собственной цели, даже не догадываясь, насколько она призрачна. Или догадывался все-таки? В любом случае отступить и спасовать в последнюю минуту он не мог: слишком многое в его самоощущении было связано с загадкой происхождения. И вот настал решающий момент, сейчас или никогда. Большую группу юных сталинградцев повели в московский зоопарк, где Юра уже бывал когда-то, в раннем детстве. «Потом я подошел к пионервожатому и спросил: „Вы можете меня отпустить до вечера? Я бывший москвич и хочу посмотреть места, где я жил“».

Один из домов был сравнительно недалеко от зоопарка, в Большом Девятинском переулке. Дом 9, квартира 44. Рядом с нынешним американским посольством. Дом стоял поперек Садового кольца. Я вспомнил квартирку, где мы иногда обитали. Когда я позвонил в эту сорок четвертую квартиру, где жила какая-то родственница Гусманов, ее дома не оказалось, а был ее муж, Закрицкий. Он встретил меня очень неприветливо и спросил, как я оказался в Москве. Говорю: «Я приехал, я в детдоме. Нас привезли, мы приехали в плавучем пионерском лагере». Но он так испуганно на меня смотрел. Я ведь не понимал фактически ничего в своей жизни. Но он мне сказал: «А знаете, ваша сестра уже не живет в Москве». Я подумал, что это, видимо, он о Кóзе говорит (Козя – домашнее имя Светланы Николаевны Гурвич, старшей дочери Н. И. Бухарина. – Д. С.

). Их с матерью выслали в 49 году, а тогда шел пятьдесят первый. Он даже не пустил меня в дом, не поговорил, видимо, жутко испугался, и теперь это уже можно понять. Не помню, был ли я еще у кого-то в тот день.

Предсказуемое фиаско, если исходить из понимания, какому разгрому за минувшие годы подверглись семейства Гусманов, Лариных и Бухариных. Но составить полную картину из рассыпанного «пазла» тогда вряд ли сумели бы и старшие родственники, что уж говорить о детдомовце Юре. Ко всему своему неведению об обстоятельствах семьи, он еще и не имел никакого представления об атмосфере страха, в которой существовали «на воле» те, кто был связан какими-то узами с «врагами народа». Лишь с того момента этот страх, пока не вполне объяснимый, зато наглядно продемонстрированный, мог уже им учитываться как фактор дальнейшей жизни.

Увы, новое и неожиданное впечатление не приблизило его к разгадке своей тайны.

Вечером я вернулся на пароход, который стоял в Химкинском порту. В Москве мы пробыли дня два. Обратно возвращались другим путем, приставали к другим пристаням. Оказалось, что это была последняя поездка в Москву. Больше плавучих лагерей не было.

До отплытия из столицы в обратном направлении произошел еще один памятный эпизод – символически-гипнотического свойства, если можно так выразиться.