Юрий Ларин. Живопись предельных состояний

Для Анны Михайловны все здесь представлялось очевидным. Разве само по себе это обращение не есть весомейший довод в пользу реабилитации Бухарина? Пусть даже здесь только декларация собственной невиновности накануне расправы, но разве не стоит как раз сейчас перед партией задача «распутать чудовищный клубок преступлений»? Разве не теперь самое время поднять все архивные документы, чтобы объективно разобраться с обвинениями в адрес «правой оппозиции»? Ларина видела прямую корреляцию между бухаринским письмом и заявленным антисталинским курсом. Однако на практике обстояло сложнее. Анна Михайловна в мемуарной книге говорит об этом скупо, словно поджав губы:

В 1961 году письмо впервые было передано в ЦК КПСС. В тот период, когда в Комитете партийного контроля пересматривались большевистские процессы, меня не один раз туда вызывали. Мне было сказано, что вопрос о реабилитации Н. И. Бухарина будет решен в ближайшем будущем. По неизвестной мне причине этого тогда не произошло.

* * *

Подлинная причина неизвестна и по сей день. Не в качестве исчерпывающего объяснения, а просто для сведения читателей упомянем о таком факте: под протоколом, заверявшим приговор суда по делу Николая Бухарина, стояли подписи Ежова, Берии – и Хрущева. Однако вряд ли разгадка столь уж банальна. Из документальных свидетельств, приведенных в монографии немецкого историка Марка Юнге «Страх перед прошлым. Реабилитация Н. И. Бухарина от Хрущева до Горбачева» (она издана и на русском), со всей очевидностью следует, что на первых порах Никита Сергеевич не препятствовал объективному разбирательству по процессу «правотроцкистского блока». Более того, в справке, составленной еще в июле 1956 года, Генпрокуратура СССР настоятельно рекомендовала формальную реабилитацию обвиняемых. В тот момент, правда, от прокурорских рекомендаций отмахнулась специальная комиссия во главе с Вячеславом Молотовым, но довольно скоро того отстранили от всех высоких постов как участника «антипартийной группы» и отправили послом в Монголию. К вопросу о «правотроцкистском блоке» вернулись снова; некоторые из осужденных оказались реабилитированы, полностью или частично, во второй половине 1950‐х. Но главных обвиняемых, в первую очередь Бухарина, оправдать не хватало духа, хотя к материалам того процесса разные инстанции обращались снова и снова.

Марк Юнге пишет:

По-видимому, в высших партийных органах существовал консенсус относительно невиновности Бухарина в юридическом смысле. Это явствует из того, что его родственники получили часть обычных компенсаций – состоялась их собственная реабилитация, им было разрешено вернуться в столицу, где были предоставлены квартира, пенсия, возможности работы и учебы. Поэтому можно было бы говорить о неофициальной формальной реабилитации Бухарина, основанной на юридическом заключении 1956 года, тем более что высшие партийные органы были информированы о его основных положениях. Но точки зрения Анны Лариной-Бухариной и Эсфири Гурвич показывают, что неофициальная реабилитация не могла заменить официальную, публичную и формальную. Они пытались найти путь, который позволял бы добиться полной реабилитации Бухарина в рамках политических возможностей.