Юродивая

Над ней наклонилось лицо. Глаза по плошке. Черные круги век. Черный рот. Искусанный? Израненный?.. Одежды из кожи, из плетеных веревок, на груди вышиты шерстью медведя Солнце, Луна, Марс и Венера. Чуть ниже — три оленя бегут, медведь за ними гонится. Еще ниже — из земли выходят зубы и ноздри и один глаз во лбу. Птицы крестиками лапок пометили круги: один, другой, третий — обнимают видимый мир. А за видимым миром — невидимый. Сквозь обод Солнца просвечивает лик. Сквозь серебряный блин Луны — другой. Звезды горят на лбах. Их никто не видит, кроме…

Бьет, бьет, в бубен бьет, шипит по-змеиному, рычит по-волчиному, на нее сохатым идет! Сейчас задавит копытом! Когтем располосует — от горла до колен… Что приговаривает?.. К чему… приговорит?!..

Женщина с огромными зверьими глазами ниже склонилась над лежащей Ксенией. Взяла в руки нож и птичью когтистую лапу. Взмахнула ножом. Разрезала кожу на Ксеньном животе. Ксения застонала. Женщина обмакнула в Ксеньину кровь птичью сухую лапу и стала рисовать окровавленной лапой у Ксении на животе рисунки, шепча:

— Вот катится шар, обняли кольца его… катится в черноте, в ночи!.. рисую его тебе слева от пупка, чтобы богатство было, чтобы ты вся в золотых кольцах ходила… а ниже, к развилке ног, рисую тебе зверя ру, чтобы зверь ру дал тебе судороги своих неистовых желаний… а под ребрами, на груди, во всю землю живота, над ключицами, на шее и бедрах я нарисую тебе все живое и мертвое, что населяет Верхний, Средний и Нижний Миры. Оле хо ра!

Кровавая лапа чертила узоры. Ксения застонала. Она лежала…клейкие веки, скрипит от боли шея. Не повернуть голову. Не осмотреться… глаза, яркие синие белки, с трудом развернулись, пошли по планетным орбитам. Лежала… на шкуре мохнатого зверя; шкура была свежевыделанной, от нее пахло сукровицей и салом. Распластанные комки, то, что было некогда зверьими лапами, — черные; брюхо наполовину черное, наполовину белое; башка белая; в подлобье горели ненастоящие, из цветного стекла радужки. Ксения нащупала пальцами огромные загнутые когти. Медведь? Почему такой диковинной расцветки? Кто эта пугающая баба в кожаном балахоне, с висящими на груди на веревках шарами из зеленых, черных и синих непрозрачных камней, похожими на маленькие луны, что корябает ей по животу и голой груди отрубленной птичьей лапой, обмакнутой в кровь ее, в новую рану ее? Бормотанье женщины переходило в свист, в шип, в птичий клекот. Она рычала зверем. Она взвизгивала, как покинутый щенок волка. Она знала много наречий без единого слова.

— Кто ты? — еле слышно вышептала Ксения. — Почему я голая лежу?.. где моя одежда?.. Где я?..

— Тс-с-с-с… я Сульфа, — ответила женщина, наклонилась над Ксенией еще ниже и полоснула лезвием ей по губам. Когда брызнула кровь она припала губами к губам лежащей.

— Вот мы с тобой и покровились, и породнились, — прошептала; она говорила на незнакомом языке, но Ксения без труда ее понимала. — Отметина у тебя на всю жизнь останется.

— Я… на Зимней Войне?… — Труд восстановленной речи, выталкиваемых из себя с натугой слов измучил Ксению. — Дай мне… пить, прошу тебя…

Раскровяненные губы ворочались тяжко, как звездный ствол вокруг Полярного Кола. Женщина усмехнулась, взяла в пальцы один из каменных шаров, висевших у нее на груди на ремнях и веревках, и сунула Ксении в рот.

— Вот, высасывай из него лунное молоко, сок миров, — сказала, смеясь, отирая со щек Ксении кровь. — На всю жизнь напьешься. Больше ничего не захочешь. Ни воды. Ни вина. Ты в горах. Война идет. Ты жива. Я с тобой.

— Кто ты?..