Южно-Африканская деспотия

— Там Юрка из воды вылез. Весь такой черный с желтым. Сказал, что это гидрокостюм, — Апи запнулась на незнакомом слове. — Сейчас в триклинии. Вроде тебя ждет.

— Так что ж вы меня разбудили?! — стал закипать Бобров.

— А он только что вылез, — невинно сообщила Апи и Бобров, уже открывший было рот, сдулся.

Юрка сидел в триклинии один и, пользуясь этим беззастенчиво чавкал. Подавальщица стояла над ним и чуть сзади, и на лице ее был написан живейший интерес.

— Что еще есть? — спросил Юрка, интенсивно жуя.

Однако, его поняли.

— Мясо, тушеное в вине. С овощами.

Юрка оживился.

— Тащи, — сказал он и посмотрел на вошедшего Боброва. — А ты будешь?

Бобров кивнул.

— Ему тоже. И кувшин вина. Да живо мне. А не то…

Договорить он не успел, потому что подавальщица уже скрылась за дверью, хихикнув напоследок.

— Распустились тут все, — проворчал Смелков. — Никакого, понимаешь, почтения.

— Здорово, — сказал Бобров, садясь напротив. — Давненько не виделись. Что-то ты исхудал, похоже.

— Исхудаешь тут, — посетовал Смелков, вытирая пальцы об салфетку. — С такой-то жизнью. Ни сна, понимаешь, ни отдыха, — он вздохнул. — Это у вас здесь океан, Африка — романтика из всех щелей. Опять же, античность и даже, говорят, Александр Македонский. А у нас бандиты, чиновники, разборки, откаты и попил.

— Ну тоже своего рода романтика. Ноты же этим не занимаешься?

— Я-то, — испугался Юрка. — Да ни боже мой. Ты же знаешь, я человек тихий и где-то даже законопослушный. Рыбой вот приторговываю, маслом, вином исключительно для моральной поддержки штанов. У меня и машины сильно подержанные. Правда, их несколько, — тут он задумался и стал загибать пальцы. — Ну да, пять штук.

— А что за машины-то? — спросил Бобров, чтобы поддержать разговор, потому что подавальщица что-то запаздывала.

— Отечественные, — ответил Юрка и второй раз облизал ложку. — Понимаешь, они у народа вызывают жалость, а не зависть.

Тут вошла подавальщица с тяжелым, заставленным в два слоя подносом и Юрка умолк, принюхиваясь. Запахи от прикрытых досточками глиняных мисок шли умопомрачительные. В кувшине, который девушка поставила чуть в стороне, многообещающе булькнуло.

Некоторое время оба сосредоточенно поглощали содержимое мисок. Юрка причмокивал, закатывал глаза и облизывал пальцы.

— Представьте мне кулинара, — сказал он, отодвигая миску, — и я его по-королевски награжу.

— Уф, — подтвердил Бобров, допивая вино. — Хотите прогуляться или сразу к делу?

— Покоя хочется, — ответил Юрка. — Поэтому пойдем в таблинум. И прикажи подать коньяк и сигары.

— Обойдешься, — сказал Бобров. — Впрочем, коньяк можно. Но только после того, как все изложишь.

— Йа, йа, — согласился Юрка. — Натюрлих.

Уютно расположившись в кресле, Юрка сложил руки на животе и приступил к рассказу о своей второй жизни, известной немногим. Боброву и нескольким особо доверенным людям. Повествование было настолько захватывающим, что Бобров не довольствовался междометиями и целыми фразами матерного характера. Но он буквально выпрыгнул из кресла и забегал по обширному, но загроможденному таблинуму, натыкаясь на мебель.

— Необработанные алмазы, как ты знаешь, я запустил в Голландию. Цена была невелика, потому что шли они через посредника и, подозреваю, он был там не один. Да и продавал я не все, а только самую мелочь, придерживая крупные, в надежде, что появится и у нас огранщик не хуже голландских. Он действительно появился и первый же бриллиант, ты его помнишь — этакий квадратный с огранкой «принцесс», я сплавил в Израиль. Слушай, оказывается не все Евреи сбежали в землю обетованную. Я обнаружил целых двух. И оба оказались вполне интеллигентными барыгами. В общем, семьсот пятьдесят тысяч долларов. И мне до сих пор кажется, что я сильно продешевил. Так вот, на смешные пятьдесят штук мы загрузили Никитоса по маковку, и я запросто поставлю все свои пять тачек против твоего правого сандалия, если он не сделает из них менее пяти талантов.

Вот тут Бобров выругался первый раз. Юрка самодовольно ухмыльнулся и погладил себя по животу.

— Слушай же дальше. И я все-таки настоятельно рекомендую приказать насчет коньяка.

Бобров только отмахнулся. О чем пожалел уже через пятнадцать минут.

— С учетом сэкономленного у Григорьевны скопилось несколько тысяч каратов. Она их рассортировала по одной ей ведомым критериям и через две недели я имел первую партию в двести сорок восемь каратов. Кстати, забыл сказать, что от продажи первого бриллианта примерно пятьсот штук ушло на покупку дополнительного оборудования.

Заметив недоуменный взгляд Боброва, Юрка пояснил: