Южный крест

Там и там блестели светляки цигарок, немецкие мины шлепались рядом, а раненый опять начал стонать и просить водички…

— Лейтенант Агарков! — снова позвал Веригин и, чувствуя, как плохо, ненадежно держат ноги, привалился к стене… Перед ним, словно все это время сидел на корточках, рядом, поднялся во весь рост Михаил Агарков:

— По вашему приказанию, товарищ комбат!..

А низкорослый, широкий в плечах солдат спросил:

— Товарищ комбат, вокзал отымать не будем?

— Ты что, на поезд опаздываешь?

— На поезд — зачем же? — тихо ответил солдат. — Анисимов пропал.

Агарков спросил:

— Это ты, Шорин? Как так — пропал? Убили, что ли?

— Не знаю, товарищ лейтенант. На рельсах вместе были, а потом куда-то подевался. Может, убили, а может, раненый, на вокзале остался… Я к тому, что если будем отымать вокзал, то надобно сейчас. Вон, рассветает…

Немцы кидали мины. Словно припугивали, придерживали…

«Сейчас», — решил Веригин.

Гремя сапогами, подошли трое.

— Капитан Веригин!

Командир полка. А кто эти двое?

— Вот что, Веригин, через пятнадцать минут атака. Ясно? Сумели отдать, не посидели за каменной стеной — будете брать! Ясно? — Крутой не говорит — рычит. Тянется к самому лицу. — Вот, наблюдающие из штаба дивизии.

— Зачем? — спрашивает Веригин. Он знает — зачем, просто не выдерживает.

— Они тебе помогут.

— Дайте мне один взвод!

— У вас сколько людей? — спросил наблюдающий. Голос вежливый, даже застенчивый, понимает, что наблюдающие ни к чему.

Командир второй роты пожилой, рассудительный, неторопливый. Он говорит:

— Я бы не потащил с собой пулеметы, товарищ комбат. Я бы оставил их прикрывать. Мои люди пойдут налегке.

Свирепея от предчувствия рукопашной, капитан Веригин снял, бросил под ноги фуфайку…

— Вы сами поведете? — спросил один из тех, кто пришел с командиром полка.

Веригин повернулся круто:

— Наблюдателей достаточно без меня. Вы тут позаботьтесь… Если не дойдем до вокзала… Чтобы встретили немцев в этой коробке.

— Часы… Сверьте часы, — сказал командир полка. — Ровно через пятнадцать минут. Батарея «восьмидесятипяток» даст три залпа… Вы успеете…

Веригин глянул в оконный проем, решил: две роты в обход, с двух сторон. Первую роту поведет сам. Прямо через площадь!

— Внимание, — сказал Веригин. Покрепче, потуже затянул ремень. — Агарков, слышишь? Противогазы, вещмешки, все лишнее оставить. Ручные гранаты — каждому. Со вторым залпом — вперед. И никаких криков. Без шума. Грехов!..

— Я, товарищ комбат!

— Огонь из всех пулеметов. С третьим залпом прекратить. И — бегом! На вокзал. Ясно? Задержишься на минуту — гляди!

— Есть, — сказал Мишка. Он все понимал, поэтому рассердился: новобранец, что ли? А ежели для начальства… Да вроде капитан Веригин не такой.

Словно угадав Мишкины мысли, капитан Веригин пояснил:

— Добежать, может, и добежим… А дальше — вся надежда на пулеметы. Понял?

Мишка все понял. И хоть в темноте никто не видел этого, взял под козырек. Четко, по-уставному.

Мины прилетали, рвались, не густо и не редко, как в начале обстрела, словно немцы предупреждали. Словно не советовали русским…

Капитан Веригин отдал последние распоряжения и теперь старался ни о чем не думать, потому что исправить что-нибудь, переиначить было уже некогда. Взглядывал на часы… Стрелок почти не видно. Время приблизилось к черте и замерло, остановилось. Решил, что возьмет в зубы свисток с первым пушечным выстрелом. С первым залпом. Батарею подтянули к соседнему дому. А почему не взять свисток вот сейчас?

Агарков легонько толкнул в бок:

— Под ложечкой ноет. А вы как, ничего?

Капитан Веригин оглянул черное помещение. Но людей не увидел. Только оконные проемы. Знал: солдаты изготовились, спешат, торопятся докурить. Сказал:

— Передай всем: командир батальона отходить не будет.

Рядом саданула батарея. Залп ударил, шибанул, будто с размаху. Веригин почувствовал свои зубы — так сильно стиснул свисток, шершавень пистолета в руке, туго затянутый ремень и тесный левый сапог… Он вдруг ощутил каждую жилочку, остренькую боль в незажившей ране на груди и тошноту под горлом…

Сердце не билось. Оно шевелилось, замедленно, тупо… Дыхание оборвалось. И снова — боль в зубах: свисток! Но сам Андрей не услышал. Только разумом, сознанием дошел, что сигнал — есть. И, уж прыгая в оконный проем, для верности, а скорее, для бодрости крикнул врастяжку, подал привычную команду:

— Впере-ед!..

Холодно, трезво напомнил, приказал самому себе: «Командир батальона отходить не будет».

Вперед!

Черный асфальт под ногами, серая круговина фонтана, за ним вокзал. Сейчас он выглядел высоким, большим, точно гора. И неприступным… Что может сделать батарея? Три залпа… С третьим залпом должны быть у стен. Всего сто метров.

«Командир батальона отходить не будет».

Не будет!

Вон убитый, вон еще… Лежат густо, лежат неловко… Сколько видел Андрей, убитые почти всегда лежат неловко. Может, потому, что неловко, нескладно прожили жизнь? А смерть подкараулила, схватила и всем показала…

Сейчас, в горячечные минуты атаки, капитан Веригин решил, что смерть положит его как надо. И все увидят: он честно прожил и честно умер.