Южный крест

Проблемы русских беспокоили и Серхио, размышляя об этом, он делался рассеянным, совал в зубы какую-нибудь прутинку, либо спичку, соображал что-то… Понятно было без всяких слов, что в один совсем не прекрасный момент водолазные катера прикажут из бухты убрать. И тогда неуловимый Бурхес продаст их людям с липкими руками. Если не он, то это сделает кто-то другой. Или произойдет что-то еще. Тогда русским придется перебраться с катеров на берег, жить в картонных коробках, выброшенных из магазинов.

В один из ярких солнечных дней, когда у всех деревьев исчезли тени — съела жара, Серхио "высвистел" Геннадия на берег.

— Давай-ка мы с тобою сходим к коменданту, — сказал он.

Геннадий невольно поежился: комендантом в порту был мрачный военный с литыми плечами гладиатора и железным взглядом, способный одной рукой остановить танк, на полной скорости пластающийся по пространству, а второй сделать жест "але гоп!"

Сходить, конечно, можно, попытка — не пытка, только даст ли это что-нибудь? Да и в каком настроении будет находиться комендант, как он позавтракал и вообще, с какой ноги встал, что сказала ему жена, выпроваживая за дверь… Тут много чего может повлиять на результат похода. Но сходить надо, поскольку комендант — самый главный человек на здешнем участке земли.

Геннадий натянул на плечи форменную капитанскую куртку с золотыми шевронами, ощупал пальцами щеки, проверяя их на предмет растительности — не слишком ли пампасы заросли травой, глянул на жгучее солнце, словно бы хотел найти там изъян или на худой случай что-нибудь съедобное, и решительно махнул рукой:

— Пошли! — С борта ловко, как цирковой гимнаст, перебрался в катерок Васкеса. — Вперед!

Серхио подмигнул ему:

— Как говорите вы, русские, с Богом?

— С Богом, Серхио!

— Кстати, предупреждение поступило, Геннадий, — к нам в гости идет тягун.

Этого еще не хватало! Тягун — одно из самых опасных морских явлений, нечистая сила, живущая в океане… Ни Серхио, ни Москалеву не было понятно, что это — волна, течение, прилив с отливом или что-то еще.

Случалось, что тягун вообще бывал невидим и неслышим — ни глаз его не засекал, ни приборы, — приходила вода из океанских далей, наползала на берег и, помедлив немного, уходила назад — всего-то… Но сила у нее была такая, что канаты, на которых можно было подвешивать грузовики, и даже железнодорожные вагоны, она рвала, как гнилые нитки.

Если тягун вцепится в какой-нибудь пароход, даже в большой или в очень большой, то пока не разломает его, не отпустит. Ни за что не отпустит, вот ведь как.

Позже Москалев оказался свидетелем, как тягун вцепился в кубинское судно водоизмещением в восемнадцать тысяч тонн и начал трепать его, как собака старую куклу. Кубинцы вначале пытались сопротивляться, пробовали отбить свой пароход, но потом поняли — бесполезно, только сами погибнут: стихия была сильнее их.

Тягун переломил их большое судно пополам, потом изуродовал и половинки, отдирая от них огромные куски и разбивая о камни. Команду, конечно, удалось спасти, — портовые спасатели находились рядом и ушами не хлопали, а вот пароход превратился в обычную груду ни на что не годного железа.

От тягуна надо было беречь и водолазные боты — хотя они и были судами военными и имели повышенный запас прочности, но нечистая сила могла поднять руку и на военную технику. Препятствий в этом плане не существовало: подберется втихую к какому-нибудь катеру, залезет под днище, найдет там пару вмятин, быстро превратит их в дырки и все — дальше до путешествия на дно останется совсем немного.

Предупреждение о тягуне было таким же грозным и вышибало у моряков на спине нехорошую холодную сыпь, как во Владивостоке сводка, сообщающая о цунами, — там после недоброй вести иной капитан дальнего плавания начинал заранее выбирать на мысе Чуркина, либо на макушке Морского кладбища дерево потолще, к которому можно было привязать свой пароход. Но если цунами все-таки грохнет, то никакое дерево, даже если оно будет обхватом с главную площадь Сан-Антонио, не спасет — бесполезно…

Комендант сидел у себя в зашторенном легкой тканью кабинете и, мрачно сопя, обрабатывал длинной китайской пилкой ногти. Пилку он явно стащил у жены. Операция эта была настолько увлекательная, что комендант даже не поднял головы, когда посетители вошли в его душный кабинет. Но приход их отметил где-то у себя в мозжечке или в затылке, либо в четвертом позвонке хребта, поскольку с губ его слетели шелестящие, будто подсолнуховая шелуха, слова:

— Чего надо? — примерно так перевел Геннадий его фразу на русский язык.