Южный крест

Другое сейчас беспокоило его: сколько человек он сумеет отправить домой на вырученные деньги? Сумму надо собирать немалую. Для начала ведь надо добраться до Сантьяго, оттуда до Москвы, и от Москвы — хорошо, если без пересадок, — до Владивостока… Итого три, а то даже четыре крутых плеча.

— Я понял, о чем ты думаешь, — сказал ему Серхио.

— Тут догадаться нетрудно. — Геннадий невольно вздохнул, с силой потер пальцами виски: чувствовал он себя не в своей тарелке. — Задачка для школьника.

Эту фразу Серхио не понял, но на всякий случай согласно кивнул, да и расстроенное лицо Геннадия говорило очень о многом. А Москалеву горло сжало что-то жесткое, он подумал, что очень скоро может остаться один, совсем один в чужой стране, никого не будет рядом — ни Толи Баши, ни Ивана Охапкина, ни Сергея Толканева — ни-ко-го. Только он и три катера с российскими флажками, которые сейчас выглядят, будто только что сошли со стапелей…

А ведь катера могут выйти в океан, и тот начнет усиленно глодать их, грызть железо и ляпать на корпусах ржавые пятна, — против ядовитой морской соли средств нет, если только покрыть корпуса золотом, но соль и под золотой слой заберется.

— Если, Геннадий, не хватит денег на билеты, то можно будет воспользоваться президентской программой — там дают деньги морякам, отставшим от своих кораблей.

— Никогда не слышал о такой программе…

— Есть такая, лично Пиночет придумал. Правда, действовать начала совсем недавно.

Машина у Серхио, хоть и происходил он из богатой семьи, была старая, потрепанная, в моторе что-то непотребно громыхало, в салоне громыхало еще больше, по полу катались какие-то гайки, сорвавшиеся с резьбы, два мятых теннисных мяча, хотя Серхио в теннис не играл, кувыркались пластмассовые детали неведомого назначения — в общем, это не лимузин был, а телега для перевозки древнего хлама, какой в канун всякого Нового года люди выбрасывают из домов.

Деньги приятно похрустывали в кармане. Немного надо отложить на продукты и расходовать их крайне экономно — купить хлеба, свежего мяса, колбасы, сахара и… И, пожалуй, все. Каждое песо придется считать, не тратиться ни на хот-доги, ни на пенистую кока-колу, ни на американские пастилки, оставляющие во рту мятный след. А вообще все деньги разделить на три части. Одну, которая будет побольше, пустить на билеты, другую, что поменьше, — на еду, и третью отдать Серхио. Это будет плата за его работу.

Серхио хоть и относился к русским с симпатией, от своей доли не отказался, с расслабленной улыбкой положил ее в карман…

Геннадий купил то, что наметил купить, добавил еще бутылку сиропа, — из спирта они сделают вкусный ликер, отметят предстоящие перемены в их жизни.

На катерах его ждали.

Едва он ткнулся носом лодки в железный бок бота, недавно окрашенного в светло-серый, схожий со свежим металлом цвет, — командирский катер стоял посреди "русского кильватера", как на двух других судах появились люди. Геннадий встал в лодке в полный рост и, совсем не боясь, что она накренится, зачерпнет бортом воды и вообще перевернется, поднял пакеты с едой, показывая, что приехал не пустой.

— Свистать всех наверх! — громко прокричал Охапкин. — Сегодня будем есть жареные антрекоты с артишоками и пить настоящий кофе по-арабски!

— Точно, — подтвердил Геннадий, — так оно и будет!

30

Расположились на палубе командирского катера, — прямо в ночи, под яркими здешними звездами, чутко прислушиваясь к звукам, приходящим из затихающего порта, — с одной стороны, с другой — с океана. Давно они так не сидели — все вместе, рядом друг с другом, в обстановке тепла, когда приятно посмотреть на соседа, а еще приятнее — чокнуться с ним.

— Ну что, господа евразийцы, — Геннадий поднял кружку с "ликером", — за то, чтобы все мы вернулись домой, никто не пропал, не потерялся на обратной дороге… Живые чтоб были, без переломов и ссадин, даже без царапин и ломоты в пояснице. Плохо только, как мне сказали в посольстве, что родину свою мы уже не узнаем…

Сделалось тихо. Даже в небе, где только что пролетал рейсовый самолет, стало тихо, было лишь слышно, как внизу, под бортом катера, пьяно бормочет тускло светящаяся в ночи океанская вода, — бормочет и бормочет, никак не может успокоиться.

— Евразийцы — это когда в Азии нас считают европейцами, а в Европе азиатами, — запоздало, шепотом пояснил Охапкин, и шепот этот услышали все собравшиеся.

Всем интересно было, что происходит дома, почему Россия изменилась, но никто не задал Геннадию этого вопроса — было боязно. А Геннадий обвел кружкой с "ликером" палубу, товарищей своих и выпил. После приема, устроенного Пиночетом, он решил ослабить незатянутый узелок и совершать то, от чего совсем недавно отказывался наотрез — справляться с усталостью и плохим настроением с помощью спиртного. Без этого сейчас, пожалуй, нельзя.