Ив Сен-Лоран

Любопытный по натуре, он любил делать ставки на выигрышные номера, проявляя недюженную энергию. Не он ли, страстно полюбив спектакль Equus

[812], купил права в Нью-Йорке и организовал его прокат в Париже вместе с Франсуа Перье[813]

и молодым Стефаном Жобером?! Многочисленные обязанности его не утомляли. Он управлял вертолетом, играл на пианино, немного говорил по-арабски, знал, как дарить цветы мужчинам, «особенно на день их похорон», как уточняла одна из его врагинь. В его офисе не было факса и электроники, но зато стояли каталоги аукционов и стопки книг. Пьер перестал учиться пользоваться компьютером. Его любимым инструментом был телефон. Какой другой босс мог похвастаться тем, что позвонил Энди Уорхолу и попросил его сделать портрет Жана Кокто, обложка с которым открыла специальное приложение к газете Libération?! Кто присутствовал каждый год в октябре в церкви Сен-Рок на юбилейной мессе в честь очередной годовщины смерти Кокто?! Или заново мог опубликовать с предисловием Модиано альбом эротических рисунков Кокто — «Белую книгу», изданную без имени автора в 1928 году в количестве двадцати экземпляров?! При этом громко и во всеуслышание провозгласить о своем гомосексуализме в предисловии редактора?! Разместить в туалетах модного Дома на авеню Марсо автоматы с презервативами с 1986 года?! «Я всегда боролся за самое главное», — говорил Пьер Берже.

Его любимая книга? «Мадам Бовари». Он владел оригинальным изданием романа, с посвящением Флобера Виктору Гюго. Он часто говорил, что «будущее — это культура». Разве не он привел писателя и философа Бернара-Анри Леви в совет директоров Дома? Берже принимал людей, как врач, ведя себя с ними как с пациентами: «Я слушаю вас». Он приглашал своих собеседников сесть на большой кожаный диван, а сам сидел на стуле, слегка возвышаясь над посетителями. Когда ему говорили о Сен-Лоране, он тут же отвечаел: «Талант!» Пьер посвятил ему текст, где эмоции были спрятаны за букетом цитат, референций.

Вот пример: коллекция, увиденная Пьером Берже: «Платье движется перед вами, и вдруг оказывается, что это герцогиня Германтская. Она разворачивается и сталкивается на пути с Наташей Ростовой. Вдалеке Травиата теряет сознание в объятиях отца Жермона; и неожиданно для Людовика II Баварского, одиноко сидящего в пустом театре, Вагнер заставляет звучать английский рожок. (…) В синих джинсах Марлон Брандо сходит с трамвая[814]

; Зизи в перьях вьется вокруг Махи Гойи[815]; Скарлетт О’Хара одалживает шляпу у Ретта Батлера; Каллас снова собирается нанести удар кинжалом Скарпии, а Матисс и Энди Уорхол танцуют буги-вуги с Мондрианом. А вот и Висконти во главе кортежа…»

Им была свойственна манера преувеличивать себя, но никто из них не обманывался ни в себе, ни в другом. «Когда мы слишком долго живем в воображении, мы начинаем сожалеть, что не были ближе к реальности», — говорил Ив Сен-Лоран. «Не забывайте, что в „священном чудовище“ находится настоящее чудовище», — продолжал Пьер Берже. Но они держались своей линии. «Единственная семья господина Сен-Лорана — это господин Берже!» — клялся Мустафа, который с восточным лаконизмом вспоминал: «Мы видели всё. Страницы, которые поворачиваются и исчезают. Бури при отсутствии грозы». Как Наполеон и Фуше, они что-то находили друг в друге, притягивались как противоположные полюса. «Он делал то, чего я никогда не смог бы сделать, — бизнес, — говорил Ив Сен-Лоран в Нью-Йорке в 1983 году. — Он избавил меня от всех финансовых проблем и дал мне свободу рисовать то, что я хотел и когда хотел. Он никогда не спрашивал меня о расходах, у нас всегда были лучшие ткани, лучшие помощники, лучшие материалы. Это такой тип арт-директора, о каком другие дизайнеры могут только мечтать».