Ив Сен-Лоран

В понедельник, 7 января 2002 года, Ив Сен-Лоран дал первую пресс-конференцию в своей жизни и объявил о своем уходе, а также о закрытии модного Дома, созданного им совместно с Пьером Берже в 1961 году. Весь мир был в шоке. Этот день остался исторической датой в сердцах всех, кто собрался в доме на авеню Марсо, 5, и слушал, как мужчина в темном костюме в абсолютной тишине произносил эту историческую речь: «Я пригласил вас сегодня, чтобы сообщить важную новость о моей личной жизни и работе. У меня был шанс стать ассистентом Кристиана Диора в 18 лет, встать на его место в 21 год и добиться успеха с первой коллекции в 1958 году. Через несколько дней будет 44 года моей жизни в профессии. С тех пор я живу ради своей профессии и благодаря ей…» Реакция прессы была незамедлительной и бурной. Обложки журналов и газет, специальные выпуски, телевизионные встречи на Canal+

… Ив Сен-Лоран, первый кутюрье в мире, чьи коллекции стали экспонатами музея при жизни, позволил себе высшую роскошь — присутствовать на своих собственных похоронах. Говоря о «великом освобождении, которое произошло в прошлом веке», ученик волшебника, завсегдатай всех скандалов выбрал этот день, чтобы окончательно состариться. «Жизнь, — говорил он десять лет назад, — это температурная карта с плюсовыми степенями радости и счастья и с минусовыми степенями страданий и несчастий. Благодаря этим постоянным колебаниям сердце выбивается из сил»

[995]

.

В январе 2002 года этот человек «с невыносимым от нежности и боли взглядом»[996], как его описала Маргерит Дюрас, создал для себя лучший сценический костюм, сшитый по мерке, предпочитая его обычному стандартному варианту… Баленсиага закрыл дверь своего модного Дома в 1968 году, сказав, что наступила не его эпоха. «Я не понимаю своего времени, но я чувствую его», — утверждал Ив Сен-Лоран. Это первый модельер, который захлопнул дверь, не дожидаясь, когда финансисты или смерть подтолкнут его к выходу. Его контракт с Франсуа Пино предусматривал, что он продолжит создавать свои коллекции до 2006 года. По случаю сорокалетия Дома моды этот вечно грустный человек ускорил свое свидание с историей, уйдя по боковым дорожкам, что лишний раз доказывало, что он вольный мастер. «Это акт свободы», — говорила Майме Арнодин, которая бок о бок со своей сообщницей, покойной Дениз Файоль, была одной из великих жриц имиджа Ива Сен-Лорана, в том числе знаменитой рекламной кампании духов «Опиум», запечатленной Хельмутом Ньютоном. За несколько минут до начала пресс-конференции шептали самые смелые предсказания: «Бернар Арно откроет небольшой модный Дом под именем Ив Матьё-Сен-Лоран…» Но невидимый занавес упал. Когда он вышел из зала, первые швеи из мастерских ждали его все в слезах. «Мы поцеловались. Никто ничего не говорил. Все было внутри».

Для Пьера Берже, появившегося со слезами на глазах, все было ясно: «Ив Сен-Лоран чувствовал себя все менее комфортно в этой профессии, которая сохранила от Высокой моды только одно название… Невесело играть на теннисном корте, когда никто не посылает тебе мячи с противоположной стороны. Лучше спрятать свою ракетку». Пьер Берже предпочитал произносить слово «проницательность» вместо слова «переутомление». «Творчество и маркетинг не существуют рядом. Это время уже совсем не наше». В обращении, что последовало вслед за речью Ива Сен-Лорана, Пьер Берже подчеркнул: «Для Франсуа Пино было бы оскорблением думать, что он нарушил наши соглашения». Утром 7 января на рабочем совете компании последовало собрание всех сотрудников. Одна продавщица пожалела: «Мы уже не имели права увидеть господина Сен-Лорана». Но, следуя традиции мира моды («Никогда не жалуйся, никогда не объясняй»), все тут же подняли свое оружие, какое всегда было у этого модного Дома. «Нет ничего хуже, чем останавливаться, когда дела идут плохо. Он уходит красиво, в полном расцвете сил», — с восхищением говорил Жан Пьер. Казалось, что все будто сговорились. Многие надели черную или фиолетовую одежду. Снаружи дул ледяной ветер. Продавщица в черном посмотрела на огромный горшок с красным амариллисом, присланный поклонницей. «Cмотри-ка, здесь еще рододендроны, теперь я не знаю, зацветут ли они».