ИВ. Тетралогия (СИ)

Старенький лекарь, обучавший нас премудростям своей профессии, работавший при пансионе, не отличался особым рвением и не мучил воспитанниц разными новомодными лекарствами. Почувствовав даже небольшое недомогание, девочки с удовольствием обращались к мистеру Ламберту Годтфри. Он никогда не отказывал нам в возможности законным образом увильнуть от скучных занятий, денек-другой провести в лазарете, где не нужно было просыпаться рано утром по звуку колокольчика. Худощавый подслеповатый старичок с аккуратно подстриженной бородкой, насквозь пропахший лекарствами, был с нами неизменно добр и никогда не разоблачал даже откровенных симулянток.

Пощупав пульс, деликатно прослушав легкие через сорочку с помощью деревянной слуховой трубки — стетоскопа и заглянув сквозь пенсне в горло, покачав седой головой, он обычно назначал очередным «страдалицам» постельный режим, усиленное питание, а в качестве лечения солодковую микстуру от кашля и лакричные пастилки. Также, по указанию доктора Ламберта, его помощница или старшие воспитанницы делали больным компрессы, уксусные обтирания, для укрепления организма давали по ложке вино Мариани с листьями коки, а при сильной лихорадке — порошок из коры хинного дерева.

Но иногда, к сожалению, случались проблемы и посерьезнее. И когда познаний мистера Годтфри оказывалось недостаточно, то собирался медицинский консилиум. Из городского госпиталя вызывались другие врачи в помощь нашему. Тогда в ход шли уже не только мятные капли, но и инъекции, которые с помощью большого страшного шприца также делала нам помощница доктора.

Таких тяжелых больных, требующих особого ухода, обычно помещали отдельно, в маленькие комнаты лазарета, где стояло лишь по одной кровати с тумбочкой да стул для сиделки. Так и в этот раз, когда одна из воспитанниц, вернувшись после рождественских каникул в пансион, тяжело заболела дифтерией, а следом за ней и еще двое, для их лечения привлекли дополнительные силы.

Как ни старались оградить пансион от распространения инфекции, вскоре и я оказалась на больничной койке с дифтерийным крупом. Несмотря на получаемое лечение, внезапно умерла самая первая заболевшая девушка.

Руководство пансиона переполошилось и сообщило о болезни родственникам воспитанниц. Но я об этом ничего не знала, потому что уже лежала с сильной лихорадкой, с трудом дыша через забитое пленками горло.

Время болезни я почти не помню. С трудом мне удавалось разобрать голоса врачей, негромко обсуждающих варианты лечения и вероятность того, что я не выживу. Но это меня почему-то совсем не пугало, да и вообще почти не вызывало эмоций, возможно, мне все это чудилось.

Потом я, кажется, узнала раздраженный голос моего опекуна, отчитывающего нашего мистера Годтфри. Позже мистер Аластер обсуждал с падре Джиэнпэоло возможность моего венчания в таком состоянии и настаивал на своем праве как опекуна выдать меня замуж и дать за меня согласие на брак. А когда священник категорически отказал, опекун злился и рассуждал о наследстве.

«Венчание? — всплыло в моем воспаленном жаром мозгу. — Значит, Марко все-таки решил посвататься. Значит, он где-то рядом!»

Как ни странно, эта мысль вызвала во мне куда больше эмоций, чем известие о возможной смерти. Мне вдруг очень сильно захотелось поправиться, не могла же я умереть теперь, когда счастье так близко.

А потом сквозь шум и звон в ушах я услышала новый голос, очень знакомый, и в этот раз измученный мозг выдал мне подсказку незамедлительно, да так что ни малейшего сомнения не возникло. Этот голос я ни с кем не спутаю! «Конечно же, это Марко», — уверила я себя, внутренне ликуя и ужасаясь одновременно, понимая, что принц застал меня далеко не в лучшем виде.

— Не волнуйся, брат, я не позволю ей умереть, — уверенно произнес он. — Завтра она проснется здоровой. Нужно только проследить, чтобы она провела ближайшие сутки в постели, сам знаешь. Сейчас я дам ей лекарство, а потом рекомендую снотворное.

Я не могла даже шевельнуться, не было сил, чтобы приоткрыть глаза, убедится, что это не горячечный бред, но я почувствовала, как уверенные пальцы разжали мне губы, и по воспаленному горлу стекло несколько капель. Вкуса я так и не ощутила и не могла понять, что это было, но вдруг стало удивительно хорошо. Потом последовал укол в плечо, голоса исчезли, а я провалилась в глубокий сон.

На следующий день я проснулась с ощущением не только полного выздоровления, но и так, словно вообще не болела, а просто хорошо и крепко выспалась. Доктор Ламберт, которого позвала сиделка, зашедший вместе с двумя другими медиками, только ахнул и руками всплеснул, они все трое восхищенно заговорили о правильно выбранном лечении. Потом меня еще долго осматривали и ощупывали горло, убеждаясь, что я действительно абсолютно здорова.