Иван Грозный. Книга 3. Невская твердыня

– Да. Приходилось слышать, будто король нарушает свое слово, данное в Трансильвании, когда звали его на престол. Пришлые люди, чужеземцы, венгры и немцы получают староства [8] и почести... Венгру Бекешу король дал Ландскаронское староство, а герцог Курляндский утвержден во владении княжеством не так, как значилось в договоренности сейма с королем. Много всего плохого можно наслушаться о короле... Но где, в какой стране нет людей, недовольных своими королями?! Я далек от королевского двора, и мне дела нет до того, какой король. Я люблю свою землю, свою Польшу, за нее и дрался, за нее и умру. Я – не наемник, не ландскнехт, а сын своей земли, своей матери, я – природный поляк. Несчастье, в котором находится моя родина, не позволяет мне выставлять напоказ перед чужим королем наши раны. Не спрашивайте больше меня! Не хочу отвечать.

Иван Васильевич, обратившись к ближним боярам, сказал:

– Напав на Псков, этот шляхтич думает, что он защищал свою землю. Глупец! Разбойник!

Царь зло рассмеялся:

– Вижу, как отравлен ты ядом Стефановой алчности. Знай, неразумный слуга своего короля: Полоцк, Сокол, Невель, Великие Луки, Псков и лифляндские земли – наши, русские, исконные земли. Хотел я тебя отпустить на волю, но теперь вижу, что ты – подлинный враг наш... Таких надо губить!

И, обратившись к Богдану Бельскому, царь крикнул:

– В земляную тюрьму его!

Когда хорунжего увели, царь поднялся и весело сказал:

– Дерзок! Но спасибо ему! Вижу теперь я: Бог начинает прощать мне былую гордыню. Надобно мне было тогда дать шляхте в короли царевича Федора. Ошибся я. Однако Псков свое дело делает: спеси становится меньше у Степана! Да и дружба его с панами киснет.

Царевич Иван собирался на охоту.

Несколько юных боярских детей с секирами, почтительно стоя около его покоев, перешептывались:

– Царевич Федор, видать, на Ирине женится?..

– Сам Борис Федорович Годунов говорил...

– Хитер! Сестрицу свою просватал... Ловок!

– Батюшка государь благословил их.

– Н-ну?!

– Болтают... А мне откуда знать?!

– Велика сила Годуновых!..

– Велика.

– Все теперь переженились, и сам батюшка Иван Васильевич на Марии Нагой. И царевич Иван на Шереметевой, а ныне и Федор! Дай Бог!

– Наше дело малое, и люди мы малые, да ответ большой. Только молиться нам о них и остается.

– Помолчим.

За дверью послышались шаги.

Насторожились.

Дверь распахнулась, вышел царевич Иван. В охотничьем зеленом кафтане с черными шнурами на груди, в татарской шапке с большим орлиным пером. У пояса два длинных охотничьих ножа. Высокий, стройный, с черными проницательными глазами, всем обликом своим похожий на отца. Лицо дышало здоровьем и царственной самоуверенностью.

– Готово ли? – спросил он небрежно. – Псари на местах?

– Готово, все готово, пресветлый государь! Псари на местах. Ловчие у коней.

– Вина взяли?

– Взяли, государь.

Но только царевич сделал два шага к двери, как навстречу ему со двора вышел прибывший от государя гонец. Он упал в ноги царевичу и проговорил задыхающимся голосом:

– Батюшка государь тебя требует.

Иван Иванович поморщился; на лице его появилось выражение неудовольствия, но он быстро овладел собою и сказал с послушанием в голосе:

– Коли батюшке государю угодно, иду тотчас же.

– Бог спасет, батюшка Иван Иванович!

Гонец ушел. Царевич Иван отпустил своих людей, сказав:

– Завтра поутру...

Когда царевич Иван вошел в государеву палату, в ней находился царевич Федор.

Царь строго посмотрел на сына.

– Добро, князь! – усмехнулся он. – Помешал я тебе. На охоту, поди, собрался? За козой гоняться?

Царевич Иван молчал.

– Пришла надобность мне поговорить с вами. Недомогаю я. Предсказал мне один вещун: недолго проживу я.

– Полно, батюшка! – жалобным голосом испуганно воскликнул Федор. – Не нашим ушам слышать то!

– А ты что, Иван, скажешь?! Надо ли думать о том? Не пора ли нам совет держать: как будете царствовать? Я не бессмертен, я хилый, немощный. Устал я! Ну, что же ты молчишь?

Иван, как бы очнувшись от своих сторонних мыслей, стал на одно колено и, прильнув губами к руке отца, тихо произнес:

– Прости нас, батюшка государь! Неразумны мы, малосмысленны. Господь не допустит...

Иван Васильевич ласково погладил его по голове:

– Встань, Иванушка. Слушайте меня.

Царевич поднялся. На глазах у него были слезы.

– Садитесь! – приказал царь.

Некоторое время он сидел в раздумье, уставившись взглядом в угол, а затем, как бы отряхнув с себя какую-то надоедливую мысль, вдруг обратился лицом к царевичам: