Иван IV Грозный: Царь-сирота

А оно, если отбросить пышную риторику автора, состоит всего в нескольких фразах. Во-первых, Иван Иванович принял смерть от Ивана IV: «…жизнь его угасла от удара руки отца за то, что он хотел удержать отца от некоторого неблаговидного поступка». Бог весть что за поступок! Остается только гадать, а для историка это дело неуместное. Во-вторых, царевич имел намерение возглавить войско для вооруженной борьбы с некими варварами: «Он восстал на неприятелей, как новоявленный молодой инорог, взирая яростным оком на неверующих, которые были соседями его земли с востока и с запада… хотел сам, придя, как овец поразить их, уповая на Бога и желая отомстить соседним с его землей варварам, за причиненную ими некогда… обиду». Вряд ли мятежи в Казанской земле можно рассматривать как «причиненную некогда обиду». А вот взятие целого ряда крепостей воинством Стефана Батория, а также поражения в нескольких полевых баталиях могут с полным на то основанием рассматриваться как «обида», за которую следовало бы спросить с неприятеля.

Анализ разнообразных источников, как русских, так и имеющих иноземное происхождение, приводит к выводу: скорее всего, Иван Грозный действительно нанес царевичу Ивану удар посохом, ставший причиной болезни, которая через несколько дней изъяла наследника из числа живых. Таков наиболее правдоподобный вариант развития событий.

Помимо многочисленных иностранцев, более или менее осведомленных, та же версия содержится как минимум в трех абсолютно не зависящих друг от друга по происхождению русских источниках. Притом названные русские источники создавались главным образом в не столь уж значительном хронологическом отдалении от событий осени 1581 года.

Если свести информацию о гибели Ивана Ивановича от отцовского посоха к сплетням, слухам, дворцовым разговорам, тайному осведомительству на благо покровительствуемых иноземцев, всё равно ею нельзя пренебречь как несерьезной. Основа-то у самых разных «показаний» (порой бесконечно далеких друг от друга по источнику сведений!) одна. И эта основа состоит в признании того, что отец все же нанес сыну гибельный удар; тот несколько дней проболел и умер.

Если бы сплетни и разного рода негромкие разговорцы, вынесенные из дворцовой среды, давали различные версии событий, тогда можно было бы говорить о «ложных слухах», специально пущенных кем-то, или же о сознательной клевете, то есть о какой-то вражеской агитации. Но суть везде одна: английский торговец, воинственный поляк, легат папы римского, летописец псковский[110]

и московский приказной дьяк, не сговариваясь друг с другом, пишут об одном и том же. Истина, думается, ясно видна по однообразию множества версий в их основном факте — ударе посохом.

Можно только догадываться, до какой степени царь был раздражен тем или иным поведением невестки, благоволением сына иноземцам, популярностью его у русских. Можно давать лишь эмоциональные, то есть опять-таки гадательные оценки тому, насколько отец «ревновал» сына и завидовал любви к нему со стороны подданных. Все это эмоции. А вот факт один: царь и царевич резко расходились по вопросам большой политики, в частности военной стратегии. Вероятнее всего, именно из-за Пскова. И монарх, подчиняясь тому, что составляло культурную норму его времени, решил «исправить» упрямый нрав сына по рецептам, изложенным в «Домострое» и собственном завещании 1572 года. «Домострой» же, в частности, рекомендовал битье как крайнее средство для вразумления непослушных сыновей. В какой-то момент, возможно против желания самого отца, его руки все-таки коснулась дурная страсть, и десница государева повернулась иначе, гибельно…

Почему так произошло? Вести с фронта держали Ивана Васильевича в постоянном напряжении. Позвоночник пронизывали острые боли[111]

. Неповиновение сына вызывало неповиновение вельмож, того же князя Мстиславского, например, а это уже опасно. Много всего навалилось одновременно! Отсюда — нервный срыв, мгновенное ослепление и…

«Удар жезлом» превратился в «укол посохом», от чего — Господи, упаси! — пролилась кровь.

Итак, причина безвременной смерти царевича — не склоки семейные, не буйная ярость, возникшая из-за мелочи, не раздражительная придирчивость родителя, нет! Отец убил сына, не увидев в нем союзника по делам государственным.

Убил, явно не желая того, случайно. Применил силу, как того требовал дух времени, как поступали в XVI веке многие отцы, как сам государь мыслил воспитание детей и не рассчитал силы своей, перейдя меру наказания, поддавшись — на мгновение — темной страсти.

Горе!

Нельзя таким страстям поддаваться, Бог не велит…

Произошел несчастный случай, но в случае этом, как ни парадоксально, нет ничего случайного: царь, как и любой крепко верующий христианин, не мог не увидеть в своем несчастии попущения Господня за грех, за дурные страсти.