Иван IV Грозный: Царь-сирота

И, наконец, последнее, но самое главное: царь объявляет о прощении опальным, кои были умерщвлены по его приказам или же стараниями его слуг, получивших власть отбирать жизни по собственному выбору. В иноческие обители рассылаются многотысячные списки опальных. Государь щедро платит за поминальные молитвы по их душам. Крупнейшие обители получали пожертвования в размере одной-двух тысяч рублей, а возможно, и более того. Чтобы понять значительность подобного вклада, стоит перевести деньги на весовой металл, из которого они изготавливались: на производство двух тысяч рублей звонкой монетой при Иване IV шло 13,6 килограмма серебра. Если собрать воедино все известные выплаты подобного рода, наберется достаточно денег, чтобы построить новый город, возвести в нем храм, палаты и населить его горожанами.

Уже никак невозможно проявить милосердие к телам тех, кого считали изменниками, преступниками, но к душам — все еще можно. И царь дарует это милосердие…

Для нашего времени «амнистия мертвецам» выглядит несерьезным шагом: что можно изменить, когда изменить уже ничего нельзя? Но XVI век воспринимал подобные действия совсем иначе. В них видели часть царского покаяния, которую он решил не скрывать от подданных. Царь говорил Богу: «Теперь я вижу, что ошибся, убивая их всех. Теперь я вижу, что грешен. Я прощаю их! Я каюсь перед Тобой! Помилуй и Ты меня!»

Синодики опальных вызвали в исторической науке дискуссию. По поводу них высказывались разные мнения. Как минимум два из них, получившие к настоящему времени наибольшую известность, стоит привести в подробностях.

Р. Г. Скрынников склонен видеть в их появлении не только действие морального свойства, но и своего рода политическую акцию: «Будучи в состоянии глубокого душевного кризиса, царь совершил один из самых необычных в его жизни поступков. Он решил посмертно «простить» всех казненных по его приказу людей. Трудно сказать, тревожило ли его предчувствие близкой смерти, заботился ли он о спасении души, обремененной тяжкими грехами, или руководствовался трезвым расчетом и пытался разом примириться с духовенством и боярами, чтобы облегчить положение нового наследника — царевича Федора. Так или иначе, Грозный приказал составить Синодик опальных и велел учредить им поминание. На головы духовенства пролился серебряный дождь. Посмертная реабилитация опальных, самые имена которых находились многие годы под запретом, явилась актом не только морального, но и политического характера. Фактически царь признал совершенную бесполезность своей длительной борьбы с боярской крамолой. «Прощение» убиенных стало своего рода гарантией, что опалы и гонения больше не возобновятся».

Совершенно иначе смотрит на синодики современный историк А. А. Булычев. Но прежде чем будет приведена его интерпретация, стоит ознакомиться с типовым началом документа, который рассылался по монастырям для составления там синодиков: «Лета 7091-го[120]

по государеву цареву и великого князя Ивана Васильевича всея Руси указу, выписаны из государевых книг имена и прозвания опальных людей разных городов: поминать их по государеве Цареве и великого князя грамоте на литиях и на литоргиях и на понахидах в церквах Божиях по вся дни. А которые в сем поминанье не имена писаны — прозвища, или в котором месте писано 10 или 20, или 50, ино бы тех поминали: «Ты, Господи, сам веси имена их».

В результате синодики получали странный вид. Туда записывали не только по крестильным именам, как и положено в нормальной богослужебной практике, но и по прозвищам (Истома, Смирной, Труха, Брех, Хозяин, Ширяй, Рудак, Утеш, Ворошило, Пятой), по нехристианским или же христианским, но не православным именам («татарин Янтуган Бахмет», «Роп немчин»), по родственной принадлежности или служебной («Василий Захаров з женою да три сына», «Третьяк Лукин, что был [князя] Черкасского», «в Ивановском Меньшом отделано 13 человек Исаковы жены Заборовского, да семь человек ручным отсечением скончавшихся»), по роду занятий («дьяк владычный», «Корыпан рыболов», «солт[ч?]инский архимарит»), по месту проживания («в селе Братошине псарей 20 человек», «пскович с женами и детьми на Медне 190 человек», «Сурянин Иванов»), а то и вовсе в виде цифры («в Губине Углу Малюта Скуратов с товарыщи отделал 30 и 9 человек», «26 человек ручным усечением живот свой скончаша»). И даже какая-то «ведунья-баба» Мария меж ними! По внешней видимости, допущена крайняя небрежность.